71
его от государства, ограничение государственной власти ролью всего лишь «ночного сторожа», подпадает под влияние гегельянства. Влиятельный английский мыслитель Томас Грин со своей «Оксфордской школой» произвел в 1880-х годах коренной гегельянский ревизионизм либерализма, введя гегельянские понятия, чуждые классическому либерализму. Совсем в духе Гегеля государство им рассматривается как положительный активный фактор с правом законодательного вмешательства в жизнь общества в тех случаях, когда такое вмешательство способствует «положительной свободе», под которой он (как и Гегель) понимает всеобщее благополучие, с одной оговоркой: вмешательство оправдано там, «где оно не вносит большего зла, чем то, которое оно ликвидирует...» Это последнее ограничение было единственным остатком классического либерализма, указывает американский политолог Джордж Сабайн в своей «Истории политической теории»[1]. Такое определение, конечно, весьма растяжимо своей неопределенностью: кто определит зло и добро в сугубо секулярном государстве, на основании каких критериев? Если бы речь шла о вреде, то в рамках гегельянства — это определение было бы довольно ясным. Государство и общество у Гегеля первичны, максимальная свобода личности достигается в служении государству, следовательно, речь шла бы в первую очередь о пользе или вреде нации, государству, коллективу. Но в том-то и дело, что Грин использует слово «зло», которое определимо только в религиозном контексте, требующим признания абсолюта, как отправной точки иерархии ценностей, то есть Бога.
За исключением этого сомнительного по своим критериям ограничения Грин предоставлял государству почти неограниченную посредническую власть в области достижения и реализации общественной справедливости и благополучия, введения и реализации принудительного общего образования и решения вопроса о его оплате. Иными словами, государство по Грину должно обеспечивать не свободу вообще, а именно положительную свободу. «После Грина, — отмечает Сабайн, — в принципе исчезает различие между
72
либерализмом и либеральной формой социализма», и задает риторический вопрос: что понимать под положительной свободой? В гегельянском контексте положительная свобода это такое поведение, которое служит общему делу, олицетворяемому государством. В толковании Руссо «положительная свобода» — вне зависимости от того, употреблял ли он этот конкретный термин или нет — подразумевает принуждение нежелающих «быть свободными» подчиниться Общей воле, то есть подчинить Общей воле тех, кто не желает вести себя в соответствии с тем, что мудрые люди считают наибольшей пользой для общего дела. Неудивительно, что гриновский ревизионизм привел к распаду либеральной партии в Великобритании, ее фактическому слиянию с британской Рабочей партией, являющейся коалицией социалистов разных мастей с либералами гриновского образца. После гриновского «пересмотра» от классического либерализма оставалась только либералистическая «религия прогресса», которая весьма гармонировала с промышленным прогрессом.
Тут следует отметить, что в связи с ростом промышленных предприятий, на смену почти совершенной рыночной конкуренции небольших мануфактур, фабрик и ремесленных заведений эпохи Адама Смита приходят огромные производства, нередко монополизируя местный рынок труда, становясь в городах-фабриках чуть ли не единственными работодателями. Приток населения из сел в города создает проблемы безработицы, чрезмерной эксплуатации труда монополистами. Рост производства и малая покупательная способность значительных слоев населения создают проблемы перепроизводства, экономических циклов, депрессий. Все это подрывает оптимистическую веру либералов в саморегулирующуюся способность рынка, его способность обеспечивать беспрерывный прогресс и «максимальное счастье максимальной численности людей».
На разочарование в саморегулируемости рынка и в благе бесконтрольного индивидуализма государство отвечает постепенным введением законов, регулирующих трудовые отношения и еще более постепенным признанием профсоюзов, обладающих оружием стачек. Иными словами, государство