Выбрать главу

Кровавые эксцессы Французской революции, а затем бессмысленные кровопролития наполеоновских войн основательно поколебали учения французских просветителей об изначальной рациональности всех людей и о том, что если дать человеку свободу, он будет руководствоваться разумом и построит чуть ли не идеальное государство. Рационалистическая вера сменяется верой элитарной, согласно которой разумом руководствуются только высоко образованное меньшинство, а подавляющее большинство людей живет эмоциями, инстинктами. Но если массы не способны руководствоваться разумом в своем поведении, значит, власть над ними должна принадлежать ученой элите. Так постепенно нарастали тенденции к оправданию деспотии, шедшие параллельно с переплетением народнических, демократических и эгалитарных движений того же XIX века.

Французский мыслитель Амиель в своей книге «Личный дневник» («Journal intime») писал еще в 1852 году:

«У всякого деспотизма особо острый инстинкт враждебности ко всему, что способствует человеческому достоинству и независимости. Любопытно наблюдать, как преподавание наук используется повсюду для подавления мертвым грузом фактов любой свободы в исследовании вопросов нравственности. Материализм — вспомогательная доктрина любой тирании, одного [диктатора] или масс. Господствующая

78

тенденция века — превратить людей из самостоятельных индивидов в винтики единой, огромной социальной машины; сделать общество, а не совесть, центром жизни; поработить душу вещами, обезличить человека...»

Это преклонение перед наукой, противореча либеральному индивидуализму, совпадает с другим элементом либерализма — религией прогресса, согласно которой прогресс непременно служит неминуемому благополучию общества и индивидов в будущем, то есть прогресс и наука должны служить гедонистическому принципу наслаждений и удовольствий, как цель и движущая сила жизни человека.

По мере признания различия между поведением кучки рационально мыслящих и руководимых инстинктами масс, мыслители XIX века начинают придавать все большее значение естественным инстинктам и сфере подсознательного в поведении человека. Самый большой вклад в области изучения иррационального и подсознательного принадлежит Достоевскому, затем немецкому философу Ницше и наконец Зигмунду Фрейду, отцу современной психологии — очень своеобразной науки, признающей, казалось бы, такие «антинаучные» понятия, как иррациональность, подсознательную и несознательную сферы в качестве очень мощных, а то и ведущих факторов и источников поведения человека, в то время как раньше рациональное считалось почти синонимом научности. В философии XX века это выразилось в школах интуитивизма (Николай Лосский, Анри Бергсон и др.) и экзистенциализма, который, правда, появился значительно раньше в философском учении датского протестантского пастора Сьорена Кьеркегора и, конечно, Достоевского, но философское признание экзистенциализм получил уже в XX столетии благодаря таким последователям и разработчикам этой системы мышления, как Хейдеггер, Ясперс, Сартр и др. Возвращаясь к XIX веку, следует коснуться и другой разновидности увлечения иррациональным, имеющей более прямое отношение к нашей основной теме. Речь идет о зарождении национализма, прежде всего германского, из Великой французской революции и как следствие наполеоновского разгрома Германии.

Какое отношение имела Французская революция к национализму? Ну, во-первых, она была бунтом

79

против монархии во имя народа. Отныне страна отождествлялась с ее народом, а не с монархом, как прежде (знаменитые слова Людовика XIV: «Франция — это я»). Во-вторых, все многочисленные войны революционной Франции объявлялись во имя освобождения народов от их монархов. Народ — этимологический синоним слова «нация», а от нации произошел национализм, который обозначал как бы внеклассовое отношение к нации в целом, а впоследствии — и превозношение своей нации, как что-то особое, отличающееся от других наций особой культурой, историей, свойственной только данной нации, языком, общей религиозной принадлежностью. Тут много вариантов: с одной стороны, четырехязычная швейцарская нация, с другой — немецкий национализм, который считает всех немецкоговорящих членами германской нации, или Израиль, признающий евреем всякого, рожденного иудейкой, а каждого еврея израильтянином, коль скоро он вступил на землю Израиля. Но это все уже более позднее развитие национализма.