92
Американский политолог Пэйн в своей книге «Фашизм»[1] пользуется термином протофашистская или предфашистская культура. Под этим термином он имеет ввиду наличие в стране таких факторов как: национальная озлобленность или обида в связи с проигранной войной, несбывшихся надежд народа и обещаний правительства, с одной стороны, а с другой — рост в стране элементов, отрицающих приоритет гражданских прав в обществе, проповедующих единоличную диктатуру, якобы способную построить рай на земле, классовую или расовую борьбу, ненависть к тем или иным категориям населения. Наличие таких элементов и определяет путь страны к тоталитаризму (в его книге речь идет о фашизме и нацизме, но этот термин не менее применим к коммунизму и прочим видам тоталитаризма). Взглянем теперь с этой точки зрения на Россию накануне победы большевиков.
В беспокойный XX век Россия вступила в состоянии глубокого внутреннего кризиса, противоречия между происходившими коренными экономическими переменами, почти столь же быстрыми сдвигами в общественном мышлении и настроениях, с одной стороны, а с другой — отсталостью деревни, массовой неграмотностью и консервативно-патерналистским менталитетом власть придержащих кругов: бюрократии и монархов, которые смотрели на страну и ее население чуть ли не как на свое личное хозяйство.
Проблемы России уходят и в далекое историческое прошлое, и в ее геополитику.
Малозаселенность ее необъятных просторов, незащищенность и неопределенность ее границ из-за отсутствия таких естественных рубежей как горы и моря — характерные, например, для большинства западноевропейских стран — как бы подсказывали структуру сильного централизованного государства с почти безграничной властью ее правителя. Опять нее безграничность и малозаселенность российских равнин как бы звала русского человека к бродяжничеству, уходу подальше от жесткой власти князя, подальше от тягот, повинностей и налогов. Это способствовало, с одной стороны, колонизации новых территорий —
93
донские и кубанские степи, волжско-уральские земли, а оттуда и бескрайняя Сибирь открывалась нашим землепроходцам. С другой стороны, эта ненадежность «человеческого материала» (как сказали бы марксисты) заставляла правительство принимать все более крутые законы и меры против расползания его граждан, закрепощать крестьян, создавать служилое дворянство, которое по-своему тоже становилось крепостным по отношению к государю. Так, к XVII веку сформировалось служилое или общекрепостное государство.
Процесс становления русского государства между X и первой половиной XIX столетий был обратно-пропорциональным западно-европейским странам. Так, Киевская Русь не знала крепостничества — было сравнительно небольшое количество рабов, в основном пленников, а также попавших в кабалу разорившихся крестьян, но основная масса крестьян-смердов состояла из свободных землепашцев[2]. Древнерусское государство было в основном государством торговым («из варяг в греки»), коммерческим, что видно и из статей «Русской правды». А торговля требует свободы передвижения, подвижности общества. В ту же эпоху в Западной Европе господствовал феодализм, то есть строгая вертикальная структура иерархии зависимостей с крепостным крестьянством. И наоборот, приход Нового времени (где-то с XVI века) на Западе отмечается началом процесса постепенного распада крепостничества и появления свободного крестьянства, в то время как Россия входит в новые времена, вводя и все ужесточая крепостничество, окончательно утвержденное «Соборным уложением» 1649 года. Эта противоположность процессов у нас и в Западной Европе диктовалась проблемой относительного перенаселения на Западе и «недонаселения» в России: закрепощение требовалось для удержания населения в центральной части страны, необходимого как для защиты границ, так и для уплаты налогов, возделывания земель служилого дворянства, занятого на государственной