Режим "военного коммунизма" был введен как система чрезвычайных мер в ситуации гражданской войны. "Нужно, однако, признать, - оговаривался Троцкий, - что, по первоначальному замыслу, он преследовал более широкие цели. Советское правительство надеялось и стремилось непосредственно развить методы регламентации в систему планового хозяйства, в области распределения, так и в сфере производства. Другими словами: от "военного коммунизма" оно рассчитывало постепенно... придти к подлинному коммунизму".
По справедливому замечанию современного российского историка С.А.Павлюченкова, "в действительности военный коммунизм был оригинальной российской моделью немецкого военного социализма или госкапитализма... Как система экономических отношений он был аналогичен немецкому госкапитализму, лишь с той существенной разницей, что большевикам удалось провести ее железом и кровью, "варварскими средствами", при этом плотно окутав пеленой коммунистической идеологии... Сравнительный анализ исторического опыта двух стран подтверждает общую закономерность возникновения системы военного коммунизма". Если в Германии государственная диктатура осуществлялась в рамках компромисса с различными социальными слоями, то в России "сложилось так, что внедрить государственную диктатуру оказалось труднее, и для этого естественным течением вещей к делу были призваны иные, радикальные политические силы". Поэтому "здесь была предпринята попытка использовать ее более масштабно, как инструмент перехода к новому общественному строю".
В социальном отношении это была диктатура верхушки революционной интеллигенции, считавшей себя авангардом общества - режим, по своему положению сравнимый с якобинской диктатурой в период Великой Французской революции или с господством управленческой технократии в ХХ веке. По оценке Ленина, получалась "самая настоящая "олигархия". Ни один важный политический и организационный вопрос не решается ни одним государственным учреждением в нашей республике без руководящих указаний Цека партии".50 В то же время, большевистская власть в этот период еще утверждала, что она является временной, своего рода "воспитательной диктатурой"51, которая отомрет, как только будет преодолена "историческая отсталость" и массы окажутся достаточно зрелыми и способными для коммунистического самоуправления. Конечно, это время отодвигалась в неопределенную даль, но все это еще придавало режиму некую двойственность. Многие общественные сферы (например, культура, частично - духовная жизнь) оставались вне непосредственного государственного диктата. В самой большевистской партии сохранялись различия во мнениях и практика широких дискуссий. Но дух самоорганизации и независимой социальной инициативы снизу удушался. Как замечал О.Рюле, "когда Ленин после успеха революции, совершенной Советами, рассеял это движение (Советов, - В.Д.), вместе с ним исчезло все то, что было пролетарским в российской революции. Буржуазный характер революции выступил на первый план и нашел свое естественное завершение в сталинизме"52. Для управления громоздким государственным и хозяйственным механизмом потребовалась многочисленная иерархия профессиональных чиновников-управленцев. За время "военного коммунизма" бюрократия выросла в мощный, разветвленный, самовоспроизводящийся общественный слой, сросшийся с частью революционной верхушки; стали складываться функционально-корпоративные, ведомственные и региональные группировки. Именно с этой стороны "революционную олигархию" ожидал удар. Сбылось то, о чем предупреждал итальянский анархист Э. Малатеста, писавший в 1920 г. : "Ленин, Троцкий и их товарищи... готовят правительственные кадры, которые будут служить тем, кто придет позднее, чтобы присвоить революцию и удушить ее. Так повторяется история - диктатура Робеспьера отправляет на гильотину его самого и открывает дорогу Наполеону".
Введение в 1921 г. "новой экономической политики" привело к еще большему усилению бюрократизации. Государственный контроль над жизнью общества не ослаблялся, а видоизменялся. Сущность НЭПа состояла в сочетании государственного и частного капитализма в целях экономического восстановления при сохранении и даже ужесточении партийной диктатуры, подавлении внутрибольшевистской оппозиции, закреплении однопартийности, назначенства и единоначалия в экономике. Механизм коррупции и система личных связей сращивала аппаратчиков с нэповской буржуазией. С другой стороны, противоборствующие группы в партийной верхушке в борьбе за власть опирались на усилившиеся бюрократические структуры. В результате стал формироваться социальный слой номенклатуры со своим самосознанием. Количество освобожденных функционеров в РКП(б) увеличилось с 700 человек в 1919 г. до 15325 в августе 1922 г. (большинство из них было назначено через Секретариат ЦК во главе с генсеком И. Сталиным). Общее число служащих в партийном, государственном, профсоюзном, кооперативном и иных аппаратах в 1924 г. превысило полтора миллиона человек.