Первым делом на следующее утро Мошонкин отыскал брюки для Маши. С большими предосторожностями он вернулся к медчасти. "Кроты" ушли, оставив после себя мертвую пустыню. Мошонкин забрался в каптерку и основательно затарился. Взял галифе и телогрейку для Маши, ботинки для себя, кое-что из еды: консервы, галеты, чай и сахар.
— А рубашки не было? — спросила Маша.
— Халат в штаны заправишь.
Наскоро подкрепившись, стали думать, что делать дальше.
— Я буду ждать Владимира Петровича, — заявила Маша и наотрез отказалась уходить.
Бросить полковника у Мошонкина самого душа не лежала. Разрешив первый вопрос, перешли ко второму, где им остановиться. На дереве долго не проживешь.
— А что думать, в лесничей остановимся, — сказал Мошонкин. — У меня там и продукты имеются. Сейчас на разведку сбегаю и тронемся.
— Я с тобой! — напросилась Маша. — Я одна не останусь. Жутко здесь. Лес мертвый.
— Как хочешь, — пожал плечами десантник.
Домик оказался разгромлен. Выбиты все стекла, кроме единственного окошка на втором этаже. Изрешеченная пулями тарелка спутниковой связи валялась на земле. Факс и компьютер были вынесены во двор, разломаны и сожжены. Внутри все было перевернуто вверх дном. Посуда расколочена вдребезги, постельное белье разорвано и сброшено на пол.
Мошонкин разделся до пояса, закатал брюки и приступил к уборке. До обеда он мыл, скоблил и сколачивал разломанную мебель.
— Ну, счастлива та девка, что за тебя замуж пойдет! — заметила Маша.
Сама она занялась готовкой на керосинке, которую Мошонкин достал из только ему известного запасника. Поев каши с консервами, Мошонкин двинулся на разведку, строго настрого наказав девушке закрыть дверь на засов и никому не открывать.
Штаб Кордона перестал существовать. Все палатки сожжены, сбитый при попытке взлететь вертолет лежал лопастями книзу в сгоревшем и слабо дымящемся сосняке. Оторвавшийся хвостовой винт, словно бритвой, срезал три мачтовые сосны и торчал в четвертой. Среди погибших не обнаружилось ни одного генерала.
— Успели сбежать, — подумал Мошонкин.
На шоссе открылась картина панического бегства. По обочинам валялись на боку подбитые и брошенные бронетранспортеры и грузовики. Везде только трупы. Мошонкин глянул в бинокль вдоль шоссе, но везде было одно и то же. Полная неподвижность. Гарь. Похоже, "кроты" все ушли. Но куда? И самое главное-как далеко отодвинулся Кордон? Мошонкин понимал, что долго им тут не просидеть. В конце концов, их обнаружат. Да и продукты не бесконечны. Надо было идти к Кордону. Но в таком случае существовала опасность, что их расстреляют свои.
— Ничего, вернется Владимир Петрович, он разберется, — подумал Мошонкин.
Василий Пащук пришел ночью.
Маша раздевалась, когда почувствовала чей-то пронизывающий взгляд. Оглянувшись, она увидела светящееся в темноте белое лицо. Вскрикнув от неожиданности, она кинулась к Мошонкину. Тот сам уже бежал навстречу.
— Что случилось? — обеспокоено спросил он.
— Там кто-то за окном стоит! — прошептала она.
Мошонкин передернул затвор и пошел впереди. За окном было пусто.
— Он там стоял, — показала девушка.
— Не мог он там стоять, это же второй этаж, — возразил Мошонкин, тщетно вглядываясь в чернильную темноту. — Наверное, показалось.
— Он был там! Был! Мне страшно.
— Не бойся. Сейчас пойду, ставни закрою.
— Не выходи! Не оставляй меня одну! — она вцепилась в него.
Мошонкин отнекивался изо всех сил. Не мог он с чужой бабой в одной комнате спать. Внезапно раздался сильный удар в окно, и к стеклу прилипло мучнисто-белое лицо. Мошонкин вскинул автомат, но тут же его опустил, узнавая тезку:
— Васька, ты? — спросил.
— Здорово, братишка, — сипло поприветствовало существо за окном. — Плохо ты привечаешь гостей. Оружием грозишься. Я ведь земляк тебе.
— Тамбовский волк тебе земляк! — воскликнула Маша. — Не слушай его. Он зараженный.
— Замолчи, шалава! — цыкнул на нее Пащук. — Пригласил бы что ли зайти, братишка.
— Он тебе зубы заговаривает, Вася, — продолжала Маша. — Он убьет тебя, потому что сам уже мертвый.
— Скажешь тоже! — оскалился Пащук. — Пригласи меня в дом, ты увидишь, какой я мертвый. У меня кое-что есть для тебя, красотка, и довольно изрядных размеров, — он просительно поскреб по стеклу пальцами. — Пустите же, будьте людьми.
Но они уже замерли, пораженные открывшимся зрелищем. Пальцы оборотня густо заросли волосом и были увенчаны длинными когтями. Стоило Мошонкину вскинуть автомат, как Пащук метнулся прочь от окна.
— Какие вы люди, вы звери, — недовольно произнес оборотень и плавно ушел вниз.
Тотчас на первом этаже громко хлопнула дверь.
— Я же ее запирал! — воскликнул Мошонкин.
Он кинулся вниз, девушка неотлучно последовала за ним. На них дохнуло смертельным холодом. Стены были в инее. Оборотень сидел на кухне и харчился. При этом он вскрывал консервные банки острым когтем, его же используя вместо вилки. Мошонкин не решился стрелять в спину, а оборотень не торопился повернуться. Он опорожнил все банки, а последнюю проглотил целиком. Она застряла у него в горле и рельефно выделялась. Не обращая внимания на такие пустяки, Пащук обернулся и сказал:
— Ну и дрянь эти консервы. Давай, веди сюда бабу. Отдеру ее и уйду.
Маша в ужасе вцепилась в десантника.
— А не отдашь, я тебя съем, — кровожадно продолжил оборотень. — А бабу потом все равно отдеру.
Мошонкин выстрелил. На теле монстра, покрытом густой шерстью, появилось дымящееся отверстие. Раненый оборотень открыл пасть с тонкими и острыми, словно гвозди зубами и издал пронзительный визг.
— Уходи, Маша! Я прикрою! — крикнул десантник, вытесняя ее из кухни.
Оборотень наступал. Мошонкин стрелял не переставая. Монстр был весь в дырах, но на его состоянии это отражалось мало, и все новые попадания лишь замедляли его ход, не причиняя хоть сколько — нибудь значительного урона. Когда кончились патроны, все на миг остановились. Оборотень плотоядно облизнулся на замершую Машу и проревел:
— Хорошая девка, гладкая. Прямо как твоя Зоя. Все просила отпустить. Я съел ее ладони.
Десантник с удесятеренной силой набросился на него и стал колотить автоматом. Монстру почти удалось выбить оружие, но приклад не выдержал и раскололся. На конце образовалась длинная острая щепа, от которой оборотень шарахнулся как от огня.
— Он боится дерева! — крикнул десантник. — Сейчас я тебя на кол-то насажу!
Оборотень взревел и бросился на него, раскинув когтистые лапы. Мошонкин выставил автомат, и монстр буквально нанизался на острие. Он безуспешно дернулся, чем только ухудшил свое положение, так как острие вошло глубже. Оборотень истошно визжал. Мошонкин поднатужился и приподнял его над полом. Пащук сполз вниз под собственным весом, и конец острия вылез у него под лопатками. Визг его достиг такой частоты, что лопнула лампочка.
— Маша, дай топор! — крикнул Мошонкин.
— Что ты собираешься делать?
— Сунь топор мне за ремень, — велел десантник, сам он не мог опустить руки, повисший на колу оборотень делал отчаянные попытки дотянуться до него лапами. — Не ходи за мной, тебе не надо этого видеть. Он не должен вернуться.
Мошонкин выволок оборотня за дверь и пропал в темноте. Вернулся он через довольно длительное время, перепачканный землей. Попросил у Маши спирта.
— Похоронил, значит, Ваську, — проговорил он и заплакал.
Он еще долго грозил Вольду, произнося самые страшные ругательства, какие знал. Девушка не прерывала его. Когда десантник утомленно замолк, повела укладывать его спать. Теперь он уже не обращал внимания на то, что рядом молодая обнаженная женщина. Ему вообще было не до чего. Маша гладила его по поседевшим коротким вихрам. Ей было так страшно, что разум уже перестал воспринимать реальность. Это было как кошмарный сон. Так они и забылись вдвоем-потерянные во времени и пространстве. Существующие везде и нигде.