Попинать условности и всякое такое дерьмо так приятно — страх останавливает, естественный, заложенный в каждого из нас еще изначально, охранительный, но ты его все-таки преодолеваешь, и трезво, а не просто так, без умысла и по инерции, то есть, наоборот, преднамеренно, все осознавая, все-все, точно и ясно, с предвкушением, но и с дрожью стыда вместе с тем, что делает подобное преодоление еще более приятным безусловно, отдаваясь полностью грядущему наслаждению, контролируя себя только едва-едва, следя прицельно всего лишь за тем, чтобы вовремя и без каких-либо серьезных потерь все затеянное завершить — без всякого притворства умирая и забываясь тем не менее иногда на неправдоподобно длинные и совсем не утомительные мгновения…
Влил машину в тихий, глухой, синий рассветный переулок, продавливая рвотно грузную, сопротивляющуюся слюну в пищевод; сухим языком по сухим губам наждачно протянул туда-сюда, когда остановился, себя боялся, терпел озноб, стеснялся выплеснувшегося вдруг изо всех без исключения пор на теле пота, но не успокаивал вместе с тем объявившуюся во всей полноте эрекцию, провоцировал даже более того ее, кладя, например, девочке свою руку на ее мягкие трусики и склоняясь к ее сладко-душным губам и покрывая своим коленом часть ее тонких, стройных, возбужденно подпрыгивающих ножек…
Глотал ее дыхание, розовое по цвету, розовое по вкусу, макал в него свои ноздри, свой язык, свои губы, заболевал, не терпел больше озноб, поддавался ему, дрожал крупно, с удовольствием, слышал свои стоны, свои безвольные вскрики. Руки не подчинялись теперь мне, работали самостоятельно, невзирая на мои предупреждения, угрозы, оскорбления, руки принимали решения и в соответствии с этими решениями действовали — мяли, тискали, пощипывали, шлепали девочку, поощряемые ко всему прочему ее ласковыми словами и воодушевляемые ее нескрываемым возбуждением, рвали ее одежду, сдирали ее грубо и бесцеремонно с маленького манящего тела. За руками последовали и ноги, и быстро, почти без паузы, одно колено рьяно и добросовестно массировало теперь хрупкие, неспокойные, волнующиеся сейчас бедра девочки, второе подбиралось вкрадчиво, но успешно тем не менее к ее тугоньким, ладненьким ягодицам. Не опоздали и бесконтрольные и неуправляемые губы и язык, и зубы вслед. Они целовали девочку, лизали ее, покусывали…
Выкатился из автомобиля с ревом, злобой и ужасом. Злоба ковырялась в глазах, ужас выдирал кадык, а рев приканчивал голос. Побежал от автомобиля, колотя себя по щекам, по животу, по ушам (бедные, бедные, бедные уши), задыхался, втягивал рвоту обратно в желудок, икал, икал, запихивая ее все глубже и глубже, думал заплачу, но все-таки не заплакал…
ТОТАЛЬНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО. Превосходство во всем и над всеми. И прежде всего превосходство себя над собой. ИГРА и ВЫЖИВАНИЕ — вот мой СМЫСЛ. А теперь еще и ТОТАЛЬНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО. Над всеми. Над собой. Во всем. Я засмеялся. Все просто. И не следует никогда и ничего усложнять. Все просто…
Походка изменилась, когда возвращался.
Убегал, разбрасывая ноги по сторонам, сгорбившись, скорчившись, спотыкаясь о песчинки, пылинки, окурки, хромая ломко на затекшей ноге…
Возвращался надежно, уверенно, с настроением, вольно, расслабленно, не виноватый, с тихой, понимающей улыбкой, разобравшийся с собой, договорившийся с собой, надолго ли?..
Девочка все время, пока ехали, обнимала то мою руку, то мою ногу, то мою голову, мешала вести машину и контролировать дорогу, сама того не желая, конечно, не плакала, не смеялась, только спрашивала все время, а отчего и почему это я так быстро от нее убежал, все было ведь так приятно и так неожиданно…
— Что движет нами? Каждым? Иногда голод и жажда. В основном секс, смерть, стремление к власти, стремление к величию, женщины знают еще о такой категории, как любовь. — Настя рассматривала мое ухо основательно и внимательно, каждый изгиб, все волоски, родимые пятнышки, цвет, гладкость, наличие нечистоты, с надеждой, сожалением и нежностью одновременно, прощаясь, забираясь взглядом внутрь уха, пытаясь таким образом проникнуть внутрь меня самого, ко мне в мозг, предполагая узнать, верно, там мои планы и сорвать их или что-то изменить, может быть, в моих чувствах, прощаясь. — Все остальное говно, то есть несущественно. Только эти базовые категории эротичны. Только мысли о них, воспоминания о них в состоянии приносить возбуждение, воодушевление, удовольствие, радость, взывать к действию, понуждать к совершенствованию. Всегда не о том говорим, всегда не о том думаем… Сверяться нужно беспрерывно именно с этими категориями, что бы ни делал — искусство, бизнес, политику… Секс предполагает жестокость, власть предполагает жестокость, величие предполагает великую жестокость. Чтобы стать кем-то, ты обязан быть монстром… Уничтожить условности, разрушить ограничения, поломать рамки… Монстр — это завораживает… Это настоящее… Я хочу стать монстром. Я хочу насладиться величием… А тот, кто следует по этому Пути или только готовится следовать по этому Пути, тот никогда, и никому, и ничего не прощает… Прощение — это самый что ни на есть постыдный и самый что ни на есть унизительный грех на этой земле…