Не смел признаться кому-нибудь, себе например, что Старика тут может не быть. Заливаясь голодным и жаждущим смехом, приказывал верить, что Старик обязательно здесь. Если нет, то придет. А не придет, так я найду его все равно. Город маленький, и страна в общем-то не велика. Я доберусь до Старика и в Австралии, если не расстанется со мной к тому времени еще должное возбуждение. Но пока я в работе. Пока я еще в состоянии требовать от себя движений и действия.
Кто-то, некто, отъявленно низенький, дурной, шальной или от алкоголя, или от травки, наткнулся нечаянно лицом на мой локоть; вскинув ручки, вскинув реснички, вскинув губки, повалился назад. После того как упал, не поднялся. Я не стал отдавать ему положенную долю сочувствия, я двигался дальше, я искал Старика… В коридорах и залах полутемно, на столиках лампочки в абажурах — красных, розовых, фиолетовых, синих. Много хорошеньких растрепанных женщин по углам, в коридорах, в переходах, на лестницах, много там же и за столиками сердитых, недовольных мужчин. Хорошеньких женщин гораздо больше, чем просто симпатичных мужчин.
Здесь грустно, хотя вокруг музыка и некоторые гости даже без всяких усилий умеют смеяться.
А вот ко мне почему-то всегда подтекает печаль в тех местах, где, бывает, собираются люди…
Люди не любят друг друга, но все равно отправляются навстречу друг к другу, сознательно и, даже более того, намеренно.
Люди пусть даже любят друг друга, кто-то, наверное, — и значит, с большей силой и с удесятеренной энергией — неправдоподобными по сравнению с повседневной, будничной жизнью — бросаются в объятия друг друга.
Люди равнодушны друг к другу, им безразлична чужая судьба, и им в общем-то искренне наплевать и на жизнь собственную, но, несмотря на это, они точно так же, как и все остальные другие, может быть в меньшей степени похотливо, а может быть даже, как это ни странно, и более гипертрофированно желая того, подкрадываются друг к другу, дотрагиваются друг до друга, дышат друг на друга, принюхиваются друг к другу и издают при этом множество разных занятных, забавных, комичных и часто, чаще гораздо, чем следовало бы, драматическо-трагических звуков — общаются друг с другом…
Я вижу, я слышу, я чувствую, как люди презирают друг друга (тех, которые любят друг друга, я вижу, слышу и чувствую значительно реже), как ненавидят друг друга, как друг другу завидуют — и даже не имея на то, на зависть, совсем никаких оснований, — я вижу, я слышу, я чувствую, как они едва удерживают себя, чтобы не наброситься друг на друга, и не покалечить друг друга, и не умертвить после друг друга, с особым азартом и волнующим наслаждением… Они требуют от Бога справедливости только в отношении лично себя. Справедливость в их понимании — это предоставление всем остальным другим неправдоподобно меньшего количества возможностей по сравнению с ними самими. Они готовы на все, буквально на все, чтобы бесследно уничтожить друг друга… И вместе с тем как полные и окончательные придурки они, с непостижимым для меня совершенно, для меня нынешнего во всяком случае, упорством на протяжении вот уже безмерного количества времени продолжают накапливаться и скапливаться в специально — ими же самими — отведенных для подобного рода скоплений местах (я не имею в виду города и вообще населенные пункты, я имею в виду рестораны, клубы, вечеринки, свадьбы, банкеты и т. д. и т. п.)… Это не органично, это не гармонично, это просто отвратительно, это просто хреново, херово, мудово, это страшно, в конце концов, — они патологически не терпят друг друга, и они в то же время необыкновенно друг в друге нуждаются. Тогда уж, вашу мать, или — или: или живите, сукины дети, поодиночке, или сконцентрируйтесь, сосредоточьтесь и заставьте себя всех других остальных полюбить — так честнее… Я вот, например, — персонально — ощущаю себя истинно и единственно счастливым только тогда, когда я один…
Люди слабы и не уверены в себе никогда. Скорость света с годами меняется. Законы физики работают день ото дня все бессовестней и безответственней. Во всякое мгновение от Земли или от Неба следует ожидать любого подвоха… Как можно при подобных условиях и таких обстоятельствах быть в чем-то или в ком-то уверенным, а тем более быть уверенным в собственных силах?.. Люди опасаются всех и всего вокруг. Подавляющее большинство из них не умеют — и не учились тому никогда — исполнять предназначенные ими для самих же себя команды. Они не подчиняются себе. Они ругаются с собой. Они воюют с собой… Они боятся себя. (И правильно, кстати, делают. Они насилуют своих дочерей, матерей, братьев, сестер, отцов и дедушек с бабушками, они режут, как свиней или баранов, как скот, своих друзей, и соседей, и детей также, и тех же матерей и отцов, они жрут внутренности своих жертв, они выковыривают у них глаза и натирают ими себе больные места, они мочатся на них, на свои жертвы, и испражняются на них, а потом, а потом, когда их задерживают все-таки, искренне плачут и неподдельно раскаиваются в содеянном, искренне-искренне, неподдельно-неподдельно — они действительно не желали совершать ничего из того, что им тем не менее все равно пришлось совершить, ни первого, ни второго, не третьего — просто их эмоции не в состоянии были подчиниться их разуму в тот момент.) Мы все (и я, конечно же, в том числе) напоминаем определенно брошенных кем-то и когда-то неудачных детей… Мы жмемся друг к другу в истовой и глубокой надежде уйти, и вполне вероятно, что даже и навсегда, от ответственности за принятие необходимых каждому из нас, неотложных, ежесекундных решений… Мы ненавидим друг друга и ждем вместе с тем друг от друга реальной и действенной помощи… Наша подлость и наше коварство не поддаются анализу и осознанию… Но выход тем не менее, как мне кажется, есть. Однако я думаю, что мало кто пытается этот выход искать… Людям нравится ненавидеть друг друга и вместе с тем ожидать друг от друга реальной и действенной помощи…