Правда, здесь есть некоторая сложность, вытекающая из самого характера группового сосуществования. Безусловно, мы можем наблюдать асоциальное поведение, тем более что последнее не является некоторой аномалией или же редкостью. Но в таком случае мы подслащаем себе пилюлю. Те представители коллектива, которые демонстрируют подобные поступки, в реальности находятся всего лишь на обочине общества, но не вне его. За этим горизонтом есть и нечто более пугающее.
Рассмотрим в качестве иллюстрации умалишённых. Часто о них говорят как о таких людях, которым не писаны правила совместного общежития. Отчасти, разумеется, это так. Подобные индивиды нарушают правила и восстают против норм. Но в том-то и дело, что этот их бунт возможен исключительно при наличии осведомлённости о последних. Если бы они ничего не знали о приличиях, этикете и т.п. – они были бы не в состоянии совершить что-либо асоциальное, а мы рассматривать это таким образом.
Но что тогда стоило бы воспринимать именно как внеобщественное? На самом деле элементарное. Скажем, применять правила английского языка в русском. При наличии в последнем падежей речь у девиантного индивида звучала бы дико, потому что даже сумасшедшие всё-таки соблюдают некоторые условности. Мы все несём в себе груз само собой разумеющегося, но если всё это откинуть, то в сухом остатке мы и получим как раз асоциальное. Это же обстоятельство, кстати, иллюстрирует невозможность включения всего и вся в рамки группового договора.
Во-вторых, соглашение предполагает некую долю контроля над людьми, его на себя принимающими. Масштаб, разумеется, очень сильно варьируется в зависимости от сферы охвата самого договора, но раз уж мы рассматриваем социальную его разновидность, то придётся сосредоточиться именно на ней. В таком случае нелишним будет вопрос о том, что конкретно регулируют принятые правила и нормы.
Прямо сейчас я сижу за своим компьютером и набираю на клавиатуре эти строки. Осуществляется ли за мной наблюдение и принуждают ли меня к определённым действиям? И да, и нет одновременно. Прежде всего, нужно указать на то, что масштаб контроля за мной со стороны общества в данный момент не очень велик. В конце концов, социуму всё равно, что я, например, сутулюсь, несмотря на то, что сгорбленность в ряде культур не поощряется. Я также могу ковырять в носу, чесать неприличные места (а они существуют?) на своём теле, грубо (это как?) выражаться и т.п. В силу того, что меня не видят и не слышат – я волен решать сам. Тем не менее, я не стану кричать, биться в стену к соседям, прыгать и т.п. потому, что рядом находятся люди, и они сдерживают мою свободу.
Но существует и более скрытое влияние. Скажем, я соблюдаю правила языка, когда набираю эти строки, я одет и, пожалуй, главное, я полагаю, что моё теперешнее занятие, вообще говоря, стоит одобрения. Данный контроль оказывается опосредованно – через убеждения, системы оценок, принципы коммуникации и т.д. Никто не принуждает меня носить одежду, но я так привык к ней, что мне кажется, будто так и надо поступать, хотя мне и несложно предположить, что без неё мне было бы куда как комфортнее. Всё это указывает на то, что давление всё-таки имеет место быть.
Однако вместе с тем, его нет потому, что я меняю позы, могу сходить в туалет, попить водички и т.п. В действительности огромное количество моих поступков никак не контролируется. Я – свободный человек, и мне нет нужды в том, чтобы за мной постоянно присматривали, хотя этого, по большому счёту, и не надо. Но важно другое. Данный текст таков, каков он есть. Я использую определённые слова и обороты, расставляю их так, как мне этого хочется, выбираю скорость печати и т.п. По сути, я пребываю в рамках некоторого диапазона. Чтобы меня поняли, я должен соблюдать ряд правил языка, но в них мне предоставлен выбор.
Поэтому данный вывод дополняет первый. Есть не только очерченная область, в которой мы все взаимодействуем друг с другом, но и границы применимости правил в ней. Если человек не разрушает системы своими поступками, то они позволительны. И, как и в случае с законодательством, нормы имеют рамочное устройство и даже не стремятся регулировать решительно всякое поведение.
Кроме того, нам навязывают не столько сами правила и законы, но, скорее, принципы их построения. Например, убивать и воровать – очевидно, разные вещи. Но и то, и другое наносит окружающим вред, а, следовательно, запрещено. Конечно, нельзя установить границы так, чтобы их не рассматривали превратно, что усугубляется сложными ситуациями, такими, например, как самооборона. И, тем не менее, система функционирует, чего от неё и ожидают.