Конечно, да. Один из элементов, пусть и не очень важных с точки зрения полноты представления мира отсутствует, что делает результат ущербным. Люди вообще подвержены различного рода заболеваниям, и, слава Богу, не все они смертельны. В таких случаях мы получаем возможность увидеть то, что обычно никак нами не замечается. В ситуации с насморком человек неожиданно понимает, что существуют запахи, на которые он, как правило, редко обращает внимание. Если пахнет чем-то неприятным – это хорошо, потому что вонь не чувствуется, но если слышатся благоухание – это плохо, оттого что оказывается нельзя им насладиться.
Впрочем, тут присутствует одно важное обстоятельство. Приятность как таковая есть результат обучения. В действительности запахи просто есть, т.е. они сообщают нам некую информацию, и мы решаем, принимать ли её во внимание и как-то реагировать или нет, что, кстати, тоже навязывается, но не извлекается из личного опыта. Посмотрите хотя бы на собак, которые обнюхивают всё подряд, не различая при этом то, что им нравится, а что – нет. Они, я полагаю, всего лишь изучают, никак при этом не оценивая данные или, точнее, располагая их по другим шкалам. Но вернёмся к насморку.
По крайней мере, отчасти моё представление неполноценно, но обучение, которому я подвергся в детстве на самом деле достраивает то, что в реальности отсутствует. Я понимаю, что запахи есть. Из-за того, что я их не слышу сугубо физически, я не теряю способности их ощущать. Как бы это ни звучало странно, мы видим то, чего не воспринимаем. Я могу протянуть руку и схватить ручку, хотя толком даже не представляю себе, где она лежит. Моя мышечная память позволяет мне более или менее сносно орудовать на клавиатуре. Но тут мы сталкивается с чем-то более существенным.
Когда человек видит стул, он наблюдает не просто объект, но совокупность всех его предполагаемых составляющих. Скажем, мы глядим на рисунок, на котором изображён данный предмет или даже на слова, к нему отсылающие, и автоматически у нас задействуются те оценки, стили восприятия, ощущения, память и отношения, которые с ним связаны. Всё это очевидно, но важно то, что мы учимся видеть стул и всё остальное именно так. Например, я не имел удовольствия вживую посмотреть на кенгуру, но я знаю, что они прыгают, что живут в Австралии, что они – сумчатые, что бы это ни значило. Если я всё-таки их встречу, у меня не будет шока, потому что я социализирован.
В повседневной деятельности нам нет нужды в кенгуру, если, разумеется, ваша судьба с ними так или иначе не связана. Поэтому этим животным уделяется сравнительно мало внимания, но оно заостряется на других объектах, неотложных с точки зрения выживания в данном коллективе. В этом отношении стулья более осмысленны потому, что с ними нам приходится иметь дело значительно чаще, разумеется, там, где они присутствуют в такой роли, а, значит, они выступают не просто как предметы мебели, но как полноправные члены нашего мира, обращение с которыми необходимо для нормального в нём функционирования.
Всякое общество, таким образом, должно определить, каким именно будет отношение его члена к предметам и явлениям. Возвращаясь к примеру с мужиком, избивающим девочку, важно, чтобы мы возмущались, а не наблюдали только взаимодействие между двумя субъектами с некоторыми последствиями. Наши сетки координат поэтому настроены совершенно конкретно, и мы не можем просто так взять и отказаться от этой регулировки.
Переходя к последнему вопросу, который я хотел бы осветить в данном разделе, мне нужно отметить следующее. На самом деле разговор о реакции на те или иные возмущения в окружающей среде затрагивает многие другие темы, и, что существенно, одну из представленных в этой главе. Тем не менее, ощущение и действие – вещи всё-таки различные, хотя и пересекающиеся. Тут я не буду слишком многословен, но укажу на то, что, как мне представляется, важно с точки зрения именно чувств.
Итак, всех нас обучают тому, что видеть, как смотреть и что делать после того, как мы что-то обнаружили. Последнее я уже отчасти показал, но всё же необходимы некоторые дополнения. Прежде всего, отношение и поведение, хотя и связаны между собой, друг друга не всегда обуславливают. Мне может быть противен вид варёного лука, но я в состоянии сдержать свои рвотные рефлексы. Безусловность реакции здесь ни при чём. Отдёрнуть обожженную руку – естественно, и это записано в самой программе выживания человека как одного из представителей фауны. Другое дело – усвоенные действия. Но и в данном случае люди ничем не отличаются от братьев наших меньших. Культура выстраивает специфические аттитюды, которые ведут к столь же особенным поступкам.
Заступиться за ребёнка и наказать взрослого в моём примере – правильно. Но почему? Если представить себе общество, в котором каждый его член по любому поводу рассуждал в том же духе, что и я на этих страницах, было бы не очень хорошо. Мгновенные реакции на те или иные раздражители предохраняют социум от излишне рефлексивного поведения, на которое требуется время и усилия. Безусловность действий помогает сократить издержки с нужными, хотя и не всегда бесспорными результатами. Если в большинстве случаев это работает, обучение оказывается эффективным. То, что выносится за скобки, таким образом, должно быть пренебрежительно мало, чтобы оправдать основные вложения.
Впрочем, как я уже сказал выше, это тема одного из следующих разделов. Сейчас же я хочу указать на следующее. Как должно быть ясно из текста этой части моего исследования, восприятие мира с помощью чувств намного меньше и вместе с тем больше того, что мы действительно ощущаем. Культура создаёт нужные ей русла и конструкции, в которые загоняется всякий её член. С одной стороны, наблюдая что-либо, мы видим не только сам объект или явления, но и всю совокупность их качеств и свойств. С другой стороны, мы игнорируем многое из того, что попадает в поле нашего зрения, и обращаем неоправданно много (но лишь с позиции выживания) внимания на крошечные детали. Как бы то ни было, но, я надеюсь, стало понятно, что наши чувства воспринимают то, чему их обучают, но не то, что происходит в реальности.
Однако важно не только то, что мы видим, но и то, что мы думаем и как мы это делаем. Этому будет посвящён следующий раздел данной главы.
Обучение мышлению
Вопрос о том, что происходит в мозгу каждого человека, крайне сложен. Тем более почти невозможно достоверно сказать, как именно мы все думаем. Почему у нас появляются одни мысли, тогда как не возникают другие? И наиболее важное – как мы достигаем того, что в итоге считаем работой своего разума? Ответить на них, или, по крайней мере, приблизиться к удовлетворительному решению я и попытаюсь в данном разделе. Но можно ли сказать, что нас учат думать?
Выше я посвятил целую главу проблеме языка. Поэтому здесь я буду иметь в виду то, что уже описал, считая это само собой разумеющимся. Почему это так существенно? Наши коммуникационные системы устроены так, что во многом предопределяют те мысли, к которым мы приходим, предлагая каналы и направления, обойти которые не так легко. Однако существуют не только непосредственно языковые средства разума, но и невербальные, состоящие из образов, воспоминаний, аллитераций, ссылок и т.д. Все они также причастны к конечному результату. Кроме этого важно то, что на сам способ мышления распространяется та же логика, что и в случае с языком. Просто тут мы имеем дело со структурой разума.
Но прежде чем приступить к заявленной теме, позвольте мне объяснить, что я имею в виду под разумом. На самом деле сложно дать объективный и, главное, точный ответ на этот вопрос. Люди считают, что лишь они обладают интеллектом и способностью думать рационально и абстрактно. Возможно, это и есть та самая черта, которая отделяет нас от животных. Тем не менее, подобные заявления спорны и амбивалентны. Во-первых, наши братья меньшие ничего нам сообщить не могут, и даже если это и происходит, то мы их не понимаем. Кроме того в последнее время добываются удивительные сведения об их способностях, которые прежде считались исключительно человеческой прерогативой. Грань, отделяющая нас от них, постоянно колеблется, и не совсем ясно, где именно она пролегает. Во-вторых, разум не является некоей способностью, он в значительно большей степени напоминает сеть, которая покрывает отдельные участки нашего бытия, связывая их воедино. Нельзя отыскать какую-то одну, чтобы всякий раз, фиксируя её у кого бы то ни было, объявлять её обладателя также и собственником интеллекта. В этом смысле, он более сложен и в то же время почти неуловим. Это не какая-то одна сторона, но сразу много. И, в-третьих, имеются также эмоции и переживания, которые, хотя и считаются чем-то иррациональным, на деле не всегда выступают в подобной роли. Нередко они вполне разумны и необходимы для выживания. И опять же нам сложно судить о них с должного расстояния потому, что мы их испытываем, а также потому, что достоверно не знаем, какую роль они играют в интеллектуальных процессах.