Скажем, есть представление о том, что каждый человек хорош в чём-то своём. Однако, перебирая доступные альтернативы – допустим, что мир настолько открыт – он не находит себя. Проблема в том, что выбор заранее ограничен имеющимися возможностями, а вообразить себе что-либо за их пределами нет никакого шанса. Приблизительно так и работает язык. Нам лишь кажется, что с его помощью мы способны описать всё, что угодно, но в действительности это далеко не так.
Следующий раздел моего исследования был посвящён вопросам обучения. И вновь, как и в случае с коммуникационной системой, выяснилось, что свободой воли как таковой ни один индивид не обладает. Я уж не говорю о банальностях вроде сдерживающих запретах, требованиях ситуации, правилах и нормах. Положение человека намного более удручающе. Смысл состоит в том, что всякий из нас тотально повязан скрытой логикой существования общества – в каждом конкретном случае своего.
Это можно сравнить с настройкой какого-нибудь музыкального инструмента. Проблема для, скажем, скрипки состоит в том, что ей предстоит играть в оркестре, где будут присутствовать и флейты, и виолончели, и фортепьяно, и т.д. Конечно, потенциально мы способны придать ей такой звук, какой пожелаем, но в таком случае гармонии не получится, и придётся всё-таки вернуться к положенному состоянию вещей.
Человек в социуме – это скрипка в оркестре. Поведение, мышление и чувства всех членов коллектива необходимо согласовать не всяким произвольным способом, но совершенно конкретным, а именно так, чтобы возникло созвучие. Кроме того понятно, что наш слух таков, что примет как гармоничную не всякую настройку, но, в общем и целом, лишь ограниченный набор вариантов.
Это приводит к тому, что скрипка звучит очень прогнозируемым образом, т.е. так, как от неё и ждут. То же самое касается и меня с вами – мы обучаемся или настраиваемся на определённый лад, так, чтобы возникла гармония. И если вам представляется, что система нередко даёт сбои, то это не совсем верно. И вот почему. В рамках структуры, разумеется, должны быть зарезервированы места для потенциальных отклонений, но последние сами по себе являются частью целого, а не выбиваются из него.
Конечно, мы знаем о существовании преступников или социопатов, но в том-то и дело, что они есть составляющие системы. Полностью искоренить их нельзя, а, значит, необходимо вписать их в механизм так, чтобы они причиняли желательно меньше вреда, но не остальным людям, а самой структуре.
По сути, это является переходом к третьей части. В ней, напомню, речь шла о социальном договоре. Последний имеет своей целью не выживание индивида, в него включённого, но сохранение самого себя. Так, скажем, правила транслируются через поколения не для улучшения взаимодействия между членами коллектива, но для закрепления их подхода к действительности в качестве оправдания собственного существования.
Это сильно напоминает ментальные вирусы. Как и их собратья в мире животных, нормы обладают уникальными способностями по подчинению своих носителей и перепрограммированию их поведения ради своей выгоды. На самом деле мы крайне редко видим себя в подобной роли, но стоит хотя бы задуматься о том, что наши поступки не совсем логичны или же имеют своей целью явно не наше благополучие, как становится понятно, что мы кормим внутренних надзирателей со скрытыми от нас намерениями и мотивами.
Сам по себе социальный договор создаёт свою собственную реальность, делая так, чтобы тем, кто в него включён, казалось, будто за её пределами ничего нет. В каком-то смысле действительность – это то, что мы о ней рассказываем, то, как её воспринимаем. Например, красивая девушка, уже упоминавшаяся выше, обладает данной характеристикой не в силу того, что она и вправду симпатична или привлекательна, но потому, что её наделяют этим свойством. В мире животных мы вообще бы говорили только о фертильности, но в человеческих коллективах существуют и дополнительные параметры.
Конечно, мне можно возразить в том духе, что индивид способен уйти из своей группы и стать членом другой для того, чтобы понять, что нормы условны. Всё это так. И, тем не менее, оказаться исключённым из всех коллективов разом нельзя априори. В этом случае любой просто перестанет быть человеком, разумеется, не в том смысле, что в нём исчезнет всякая человечность, но в том значении, что он будет нереализуем на практике. Одним словом, клетка необходима, потому что за ней ничего нет.
Возвращаясь же к нынешнему дню, надо отметить следующее. В четвёртой части данной работы я говорил о современных реалиях. Наверняка я упустил что-то важное, при этом, наоборот, сделав акцент на несущественном. Но не в этом суть. То, какие мы сегодня, есть результат совершенно конкретной истории, которая сдавливает нас ещё сильнее. Скажем, у меня есть шрам от удаления аппендицита, и я ничего не могу изменить – он неизбежно останется у меня, и, если даже технологии помогут мне от него избавиться, будет память о почти неделе, проведенной в стенах лечебного учреждения. Амнезия же трансформирует меня в нечто иное по сравнению с тем, что я представляю собой сейчас.
Мы очень часто забываем о том, что, вообще говоря, наш мир также условен, как и предшествовавшие ему, а равно и те, что последуют за ним. Мы не обладаем никакой не то, чтобы монополией на истину, но и ею самой. Нередко заявляют о том, что наши предки в чём-то ошибались. Но нам очень удобно смотреть в прошлое с высоты знаний результатов некоторых действий. Однако сами мы сейчас тоже что-то совершаем, при этом абсолютно не представляя себе, как это скажется на будущем.
Кроме того забавно, что мы предпочитаем выделять некоторые события в прошедшем как знаковые, но и это нам не известно. Вполне возможно, что мы жестоко ошибаемся, акцентируя не те случаи, что были действительно критичны.
Современный мир также узок, как и любые иные. Мы проживаем в рамках некоторой совокупности смыслов, которые придают значение всему тому, что мы наблюдаем вокруг себя. И мы вписаны в них настолько плотно, что нет никакой возможности освободиться от их влияния. Не пытаясь критиковать ни капитализм, ни СМИ, ни потребление, я всё же хочу сказать, что, на мой взгляд, мы слишком ущербны. Конечно, всё познаётся в сравнении, но в том-то и фокус. Альтернатив нет. Не в духе, скажем, соперничающих идеологий, а в принципе. Мы прожили эту судьбу, а не другую, так почему нам кажется, будто мы всезнающи?
Подобная надменность усугубляется тем обстоятельством, что, судя по всему, миру грозит катастрофа, которая навсегда изменит его облик. Получается так, что описанные мною черты губят нас же самих, и тем парадоксальнее, что мы продолжаем цепляться за смыслы, ведущие нас в бездну. Я не пытаюсь быть алармистом – реальность трансформируется во что-то, что станет столь же прочным, что и нынешние значения. Но ведь конец неизбежен.
На протяжении всего текста данного исследования я старался по возможности избегать слова «иллюзия», но у меня не получилось исключить его совсем. Читатель вправе спросить меня, почему книга называется именно так. Теперь, я полагаю, ответ очевиден. Несмотря на то, что мы все живём, как нам представляется, хотя бы в относительно свободном социуме, это не так. С одной стороны индивид не может состояться вне рамок группы. Если нас ничему не обучат, то мы так и останемся животными. С другой стороны, границы жёстко заданы, но нам прививается представление, будто мы вольны поступать так, как нам этого захочется.
Иллюзии обладают колоссальной мощью. Они порабощают и господствуют над нами, но в том-то и дело, что вне их рамок, человек невозможен. Сумеречная зона, разумеется, существует, но жить там нельзя. Я очень надеюсь на то, что я был неплохим гидом, и что мы совершили полезную экскурсию туда, куда обычно никто не путешествует. Дышите обманом, потому что иначе не бывает.