Таким образом, тотальные институты и базовая структура труда и заработка в нашем обществе несовместимы. Тотальные институты также несовместимы с другим важнейшим элементом нашего общества — семьей. Семейную жизнь иногда противопоставляют жизни в одиночестве, но на самом деле она гораздо резче контрастирует с жизнью в коллективе, так как те, кто ест и спит на работе вместе с группой сослуживцев, вряд ли могут вести нормальное домашнее существование[48]. И наоборот, необходимость заботиться о семье часто позволяет членам персонала оставаться интегрированными во внешнее общество и не поддаваться стремлению тотального института к закрытости.
Независимо от того, является ли тот или иной тотальный институт благом или злом для гражданского общества, он в любом случае обладает силой, и его сила отчасти обусловливается способностью оказывать давление на весь круг реальных или потенциальных домохозяйств. И наоборот, учреждение домохозяйств является структурной гарантией того, что тотальным институтам будет оказываться сопротивление. Несовместимость этих двух форм социальной организации должна рассказать нам кое-что об их более широких социальных функциях.
Тотальный институт — это социальный гибрид, помесь соседского сообщества и формальной организации, чем он и интересен для социологии. Но есть и другая причина для интереса к подобным учреждениям. В нашем обществе они представляют собой дома для принудительного изменения людей: в каждом из них ставится естественный эксперимент по определению возможностей воздействия на человеческое Я.
Выше были перечислены некоторые ключевые черты тотальных институтов. Теперь я хочу рассмотреть эти учреждения с двух точек зрения: сначала — в перспективе мира постояльца, затем — в перспективе мира персонала. В завершение я скажу кое-что о контактах между этими мирами.
Мир постояльца
Для постояльцев ключевое значение имеет то, что они попадают в институт с «культурой представления себя» (если модифицировать психиатрический термин), производной от «домашнего мира» — способа жизни и круга занятий, считающихся само собой разумеющимися до поступления в институт. (По этой причине приюты для сирот и подкидышей следовало бы исключить из списка тотальных институтов, за исключением того, что сирота социализируется во внешнем мире в процессе своеобразного культурного осмоса, даже если этот мир систематически отвергает его.) Какой бы стабильной ни была организация личности нового постояльца, она была частью более широкой структуры, встроенной в его гражданское окружение, то есть круга опыта, подтверждавшего удовлетворительное представление о себе и допускавшего использование ряда оборонительных приемов, применявшихся им по собственному усмотрению, чтобы справляться с конфликтами, дискредитациями и неудачами.
По всей видимости, тотальные институты не замещают своей уникальной культурой нечто уже сформированное; мы имеем дело с чем-то более ограниченным, чем аккультурация или ассимиляция. Если и происходит какое-то культурное изменение, то оно заключается, вероятно, в исчезновении некоторых поведенческих возможностей и отставании от социальных перемен во внешнем мире. Поэтому, если постоялец остается в институте надолго, может запускаться процесс, получивший название «дискультурации»[49], то есть «разучивания», которое делает его временно неспособным управлять некоторыми аспектами повседневной жизни вовне, если и когда он возвращается к ней.
Постоялец в полной мере понимает, что значит находиться «внутри» или «по эту сторону» института, только если у него есть представление о том, что значит «выбраться» или «оказаться снаружи». В этом смысле тотальные институты в действительности не стремятся к культурному господству. Они создают и поддерживают особое напряжение между домашним миром и миром институциональным и используют это постоянное напряжение в качестве стратегического рычага для управления людьми.
Новый постоялец поступает в учреждение с представлением о себе, которое возможно благодаря стабильным социальным условиям его домашнего мира. При попадании внутрь он тут же лишается поддержки, оказываемой этими условиями. Говоря точным языком некоторых из наших старейших тотальных институтов, он вступает на путь унижения, деградации, оскорбления и осквернения его Я. Его Я систематически, хотя зачастую непреднамеренно, умерщвляется. В его моральной карьере — карьере, заключающейся в поступательных изменениях его взглядов на самого себя и значимых других, — начинают происходить радикальные перемены.
48
Интересный радикальный случай представляют собой израильские кибуцы. См.:
49
Термин Роберта Соммера: