Выбрать главу

Я рассмотрел три способа, которыми один индивид может использовать вещи или услуги другого: личное принуждение, экономический обмен и социальный обмен. У каждого из этих способов есть свои предпосылки и необходимые социальные условия. Но это картина, упрощенная в целях анализа. Каждый из этих способов сильно ограничивает то, как индивид представляет свою деятельность другим. Однако в реальной практике зачастую одновременно и рутинно эксплуатируется несколько оснований для использования других; необходимо лишь ограничивать внешние проявления деятельности, чтобы казалось, будто лишь одна из этих трех моделей предопределяет происходящее.

Например, в контексте отношений покровительства обычно можно было легко различить экономические и социальные платежи, но были случаи, вызывавшие любопытные сложности. Я слышал, как санитар торговался с пациентом за то, какое количество каждодневной работы было бы справедливо обменять на право бриться каждый день, после чего стороны пришли к соглашению, и именно этот тип обмена через некоторое время стал спонтанным способом выражения внимания друг к другу. Кроме того, когда патрон хотел, чтобы ему оказали новую услугу или услугу, считавшуюся неуместной, пациент мог заранее выторговать себе особые одолжения и платежи, встроив безличный экономический обмен в нерыночные отношения[453].

Разница между экономическими и социальными платежами создает и другие проблемы. Ожидание пациента, что его патрон будет выстраивать с ним чисто экономические отношения при мытье машины, заставляло некоторых сотрудников платить за мытье чистых машин, то есть экономическая практика страдала из-за необходимости поддерживать связи. Пациентов-мужчин, которые, как считалось, покупали у пациенток сексуальные услуги, осуждали, как и предполагаемых поставщиц этих услуг, так как считалось, что сексуальная активность должна представлять собой эксклюзивные отношения[454], а не открытую продажу[455]. Кроме того, имелась определенная нестабильность: сделанное когда-то в качестве особого знака внимания могло со временем стать чем-то, ожидаемым по умолчанию и само собой разумеющимся, то есть происходило нечто вроде регрессивного процесса — каждый новый способ демонстрации внимания превращался в рутину и, вследствие этого, становился неэффективным в качестве знака заботы и его приходилось дополнять другими одолжениями. И как только одолжение становилось полностью само собой разумеющимся, отказ сделать его мог вызвать прямое и открытое недовольство. Например, когда толпа танцующих в досуговом центре съедала все печенье и торт, приготовленные по этому случаю, пациенты, помогавшие на кухне, открыто жаловались персоналу на то, что у них украли их долю; поэтому, чтобы работающие на кухне не возмущались, им разрешали отложить для себя излишки перед выставлением еды на столы.

Встречались и другие неявные комбинации принуждения, экономического обмена и социального обмена. Передаче денег не только в экономических, но и в ритуальных целях соответствовал феномен попрошайничества — очень важная практика в системах обмена в некоторых обществах. Пациенты не только ждали, что с ними поделятся мелочью и сигаретами, но и сами инициировали этот процесс. Пациент подходил к любимому санитару или, иногда, к другому пациенту и выпрашивал дать ему «в долг» пять или десять центов на колу или даже пару одноцентовых монет, необходимых для покупки. Манера, в которой часто осуществлялось это попрошайничество, — так, словно тот, у кого просят, ведет себя как «жлоб» и виновен в своей неискоренимой респектабельности, — указывала, что для пациента это было способом выражения дистанции по отношению к своей ситуации и придания своему бесправному положению достоинства. Каким бы ни был его смысл, такое попрошайничество позволяло пробудить в других симпатию до того, как они были готовы проявить ее сами.

Различные основания для использования другого комбинировались и другими способами. Одной из проблем в Центральной больнице, как и в других подобных институтах, было то, что возлагавшаяся на санитаров самоотверженная обязанность физически ограничивать и контролировать пациентов, которые представляли опасность для себя или других, могла быть удачным прикрытием для личного принуждения. Экономические и социальные платежи тоже использовались для маскировки действий, чуждых тем и другим. Когда один пациент приобретал у другого небольшую услугу за сигарету или «тягу», покупатель иногда осуществлял транзакцию надменно, с таким видом, будто то, что он заставляет другого пациента делать неприятную работу, доставляет ему больше удовольствия, чем сама услуга. Патерналистские санитары старой закалки из палат для тяжелобольных, когда передавали пациенту сладости, купленные в буфете на его деньги, иногда дразнили его, не отдавая покупку, пока пациент не начинал подобострастно умолять их или не заверял их, что он действительно хочет то, что санитар собирается ему дать. Как санитары, так и пациенты иногда также давали докурить свои окурки с целью унизить получателя. Когда посетившая больницу благотворительная организация устраивала мероприятие для всех пациентов в досуговом центре и в перерыве несколько ее представителей ходили по залу, выдавая каждому пациенту по паре фабричных сигарет, получатель чувствовал себя так, словно он получал чистую милостыню от кого-то, кого он не знал и кто не был ему ничего должен. Огромное желание фабричных сигарет заставляло почти всех присутствовавших пациентов принимать эти подарки, но в случае новых пациентов или пациентов, находившихся в компании посетителей, полные негодования взгляды, с трудом скрываемая насмешка или смущение говорили о том, что у них не было подходящей рамки — по крайней мере рамки, позволявшей сохранить самоуважение, — в которую они могли бы поместить данную деятельность[456].

вернуться

453

Противоположный аспект, то есть ограничение на экономический обмен между участниками отношений взаимной поддержки, часто упоминается в исследованиях традиционных обществ. См., например: Conrad М. Arensberg. The Irish Countryman: An Anthropological Study (New York: Peter Smith, 1950). P. 154–157; Service. Op. cit. P. 97. В некоторых общинах на Шетландских островах местные жители старались покупать что-нибудь во всех магазинах, чтобы не обидеть их владельцев. Не купить ничего в местной лавке означало «поссориться» с ее владельцем.

вернуться

454

Можно добавить, что в психиатрических больницах проституция и то, что воспринимается как «нимфомания», могут в равной мере оказывать дезорганизирующее воздействие на надежность секса в качестве символа взаимных эксклюзивных отношений: в обоих случаях человек, не имеющий на то социального права, может получить от определенной женщины сексуальную услугу на неподобающих основаниях.

вернуться

455

Сайкс (Sykes. The Society of Captives. P. 93–95) пишет, что в тюрьме есть много вещей, которые вполне могли бы продаваться из-под полы, но которые, по мнению заключенных, не следует продавать, и что склонность к такому неправильному использованию коммерческой деятельности приводила к определенной социальной категоризации заключенного: «…заключенного, продававшего вещи, которые следовало отдавать, называли „купчиком“ или „лавочником“».

вернуться

456

Я знал двух пациенток, давно лежавших в больнице, которым сигареты были не нужны, но которые были достаточно учтивы, чтобы принимать эти подношения с уважением, не смущая дарителя.