Выбрать главу

Когда священник каждое воскресенье взбирался на кафедру, чтобы прочитать нам еженедельную проповедь, он всегда отпускал плоскую шутку, над которой мы всегда смеялись как можно громче и дольше, хотя он наверняка знал, что мы над ним издеваемся. Однако он продолжал делать слегка ироничные замечания, и каждый раз церковь наполнялась оглушительным хохотом, хотя только половина слушателей слышала, что он сказал[484].

В основе некоторых актов ритуального неповиновения лежит ирония, которая во внешнем обществе выражается в форме висельного юмора, а в институтах — в форме изощренной насмешки. Стандартной формой иронии в тотальных институтах является придумывание других названий для особенно угрожающих или неприятных аспектов обстановки. В концентрационных лагерях репу иногда называли «немецким ананасом»[485], а изнуряющую муштру — «уроками географии»[486]. В психиатрических палатах больницы Маунт-Синай пациенты с повреждениями мозга, которым предстояла операция, называли больницу «Маунт-Цианид»[487], а врачей «обычно переиначивали, используя такие прозвища, как „адвокат“, „белый воротничок“, „глава экипажа“, „президент“, „бармен“, „страховой агент“ и „распорядитель кредитов“. Одного из нас (Вайнштайна) попеременно называли „Вайнбергом“, „Вайнгартеном“, „Вайнером“, „Вайзманом“…»[488] В тюрьме штрафной изолятор могли называть «рестораном на открытом воздухе»[489]. В Центральной больнице одна из палат, в которой лежали пациенты с недержанием, иногда воспринималась как место для наказания санитаров, которые называли ее «розарием». Еще один пример приводит бывший пациент психиатрической больницы:

По возвращении в дневную комнату Вирджиния решила, что ее переодевание — это разновидность одежной терапии. ОТ. Сегодня была моя очередь для ОТ. Было бы чудесно выпить чего-нибудь крепкого. Паральдегида, скажем. Мы, лесбиянки из Джунипер-Хилл, называли его «коктейль Джунипер». Те из нас, что поизысканнее, говорили: «Мартини, пожалуйста». Сестра, а где оливка?[490]

Конечно, нужно понимать, что угрожающий мир, на который отвечают иронией, не обязательно является миром чуждой власти других людей, он может быть продуктом самого человека или природы, как в случае, когда смертельно больные шутят над своей ситуацией[491].

Но помимо иронии существует и более тонкий и выразительный способ ритуального неповиновения. Это особая позиция, которую можно занять по отношению к чуждой власти; в ней специфическим образом соединяются жесткость, достоинство и невозмутимость, которые позволяют вести себя недостаточно дерзко, чтобы провоцировать немедленное наказание, но при этом демонстрировать свою независимость. Так как соответствующая коммуникация основывается на использовании тела и лица, она может осуществляться всюду, где оказывается постоялец. Примеры можно найти в тюремном обществе:

Быть «правильным» значит быть смелым, бесстрашным, верным своим товарищам, никого не использовать, непреклонно отказываться признавать верховенство официальной системы ценностей и отрицать идею, что заключенный — человек низшего сорта. Это позволяет, прежде всего, утверждать свою фундаментальную порядочность, достоинство и ценность в унизительной ситуации, а также демонстрировать эти персональные качества безотносительно к любому силовому давлению со стороны официальной системы[492].

Сходным образом в Центральной больнице, в «жестких», максимально охраняемых палатах, куда отправляли в качестве наказания и где постояльцам было уже почти нечего терять, можно было обнаружить интересные примеры того, как пациенты, не доставлявшие никаких особенных хлопот, самой своей позой выражали безразличие и легкое презрение к персоналу всех уровней, сохраняя при этом полное самообладание.

V

Можно было бы легко объяснить появление практик вторичного приспособления исходя из допущения, что индивид обладает спектром потребностей, врожденных или приобретенных, и, попадая в среду, отрицающую эти потребности, просто реагирует на нее, изобретая кустарные средства их удовлетворения. Думаю, такое объяснение принижает значение этих подпольных способов адаптации для структуры Я.

Практика спасения части себя от когтей института хорошо видна в психиатрических больницах и тюрьмах, но ее можно обнаружить и в более безобидных и менее тоталистических институтах. На мой взгляд, такое неподчинение является не побочным механизмом защиты, а скорее центральной составляющей Я.

вернуться

484

J.F.N. 1797. Op. cit. P. 15–16. См. также: Гофман. Указ. соч. с. 228–231 об «иронических сговорах».

вернуться

485

Kogon. Op. cit. P. 108.

вернуться

486

Ibid. P. 103.

вернуться

487

Edwin A. Weinstein, Robert L. Kahn. Denial of Illness: Symbolic and Physiological Aspects (Springfield: Charles Thomas, 1955). P. 21.

вернуться

488

Ibid. P. 61. См., особ., ch. VI («The Language of Denial»).

вернуться

489

Dendrickson, Thomas. Op. cit. P. 25.

вернуться

490

Mary Jane Ward. The Snake Pit (New York: New American Library, 1955). P. 65.

вернуться

491

Полезное описание иронии и других способов справляться с угрозой для жизни можно найти в: Renee С. Fox. Experiment Perilous: Physicians and Patients Facing the Unknown (New York: The Free Press, 1959), P. 170ff.

вернуться

492

Richard A. Cloward. Social Control in the Prison // Cloward et al. Op. cit. P. 40. См. также: Sykes, Messingen. Op. cit. P. 10–11. Такая непровоцирующая, но антагонистическая позиция демонстрируется некоторыми меньшинствами. Ср., например, с комплексом «крутого мужика» среди городских чернокожих в Америке.