Тогда я был и по сей день остаюсь убежден, что всякая группа людей — заключенные, первобытное племя, летчики или пациенты — вырабатывает свою особую форму жизни, которая оказывается осмысленной, разумной и нормальной, когда вы знакомитесь с ней поближе, и что хороший способ понять любой из этих миров — погрузиться вместе с его обитателями в круг мелких повседневных обстоятельств, с которыми они сталкиваются.
Ограничения моего метода и моего способа его применения очевидны: даже номинально я не мог стать полноценным участником, а если бы я им стал, я бы только еще сильнее ограничил и без того узкий диапазон доступных мне действий и ролей, а значит и данных. Стремясь к детальной этнографической фиксации отдельных сторон социальной жизни пациента, я не прибегал к обычным измерениям и процедурам. Я полагал, что роль и время, необходимые для статистической проверки нескольких утверждений, помешали бы мне собрать данные, касающиеся ткани и фактуры жизни пациентов. У моего метода есть и другие ограничения. Мировоззрение группы поддерживает ее членов и должно обеспечивать их самоочевидным определением их ситуации, а также предвзятым представлением о тех, кто не является членом группы, в нашем случае — о врачах, медсестрах, санитарах и родственниках. Чтобы достоверно описать ситуацию пациента, необходимо занять пристрастную позицию. (Я частично оправдываю себя за эту предубежденность тем, что, по крайней мере, дисбаланс смещен в правильную сторону шкалы, так как почти вся профессиональная литература о пациентах психиатрических лечебниц написана с точки зрения психиатра, который в социальном плане находится на противоположной стороне.) Кроме того, я хочу предупредить, что мой взгляд, вероятно, слишком ограничен тем, что я мужчина из среднего класса; скорее всего, мне казались мучительными вещи, которые пациенты из низшего класса воспринимали почти безболезненно. Наконец, в отличие от некоторых пациентов, я пришел в больницу без особого уважения как к психиатрии, так и к организациям, придерживающимся сложившейся психиатрической практики.
Я хотел бы выразить особую признательность организациям, поддержавшим мое исследование. Разрешение исследовать Больницу св. Елизаветы было предоставлено ныне покойным доктором Джеем Хоффманом, в то время — первым ассистентом терапевта[36]. Он согласился на то, что больница сможет комментировать черновики публикаций, но не будет иметь права вносить финальные правки или давать разрешение на печать, которое остается за НИПЗ в Бетесде. Он также согласился на то, что никакие сведения о конкретных работниках или постояльцах не будут сообщаться ни ему, ни кому-либо еще, а также, что я, как наблюдатель, не буду обязан вмешиваться в то, свидетелем чего стану. Он разрешил мне находиться в любой части больницы и на протяжении всего исследования пускал меня, куда я просил, с учтивостью, быстротой и исполнительностью, которые я никогда не забуду. Позднее доктор Уинифред Оверхолсер, суперинтендант больницы, просмотрел черновики моих статей и помог мне исправить грубые фактические ошибки, а также сделал полезное указание на то, что мне следует четко изложить свою точку зрения и метод. Во время проведения исследования Лаборатория исследований социальной среды, которой тогда руководил ее первый директор, Джон Клаузен, выплачивала мне зарплату, предоставляла секретарскую помощь, обеспечивала коллегиальную критику и вдохновляла меня на то, чтобы рассматривать больницу с точки зрения социолога, а не начинающего психиатра. Лаборатория и ее вышестоящая организация, НИПЗ, обладали правом допуска к печати, единственным известным мне следствием чего стала просьба заменить одно или два некорректных прилагательных.
Я хочу отметить, что эта свобода и возможность заниматься чистым исследованием были предоставлены мне одним государственным учреждением при финансовой поддержке другого государственного учреждения, причем обоим этим учреждениям приходилось действовать в явно непростой атмосфере Вашингтона, и это в то время, когда некоторые университеты в этой стране, традиционно выступающие бастионами свободных исследований, ограничили бы мои действия гораздо сильнее. За это я должен благодарить незашоренность и непредвзятость психиатров и социальных ученых, работающих на правительство.
36
Ассистент терапевта (