Здоровью моему полезен русский холод.
Новосибирск — Омск
750–километровый перегон Новосибирск — Омск, признаться, оказался для меня неожиданностью. И неожиданностью неприятной. Я, разумеется, знал маршрут, но не ожидал, что перегоны будут такими длинными, только вздохнул в ответ на известие — велика Россия!
Мы привычно повторяем эту фразу, не задумываясь, что она означает. Ее смысл помог мне понять маленький эпизод в ресторане итальянского городка, где я сидел с компанией из местных. Одна дама не юных лет, узнав, что я из России, с восторгом стала вспоминать, как в семидесятые годы ездила туристкой в СССР. Больше всего ее тогда поразил не обычный туристский набор — Большой театр, Эрмитаж, а ночной поезд «Москва — Ленинград».
— О, это было так необыкновенно! — ахала она. — Так романтично! Целая ночь в поезде, под стук колес!..
Не знаю, чем она занималась под стук колес, просто в первый и последний раз в жизни оказалась в ночном поезде. Подумав об этом, я невольно усмехнулся. Эту усмешку заметила моя итальянская подруга Эуджения, много лет прожившая в России.
— Знаешь, Франческа, — пришла мне на помощь чуткая Женя, опасаясь, что я сейчас наговорю чего-то лишнего, — вообще-то в России ночь в поезде — обычное дело. Это минимальное время для поездки из одного города в другой. Поэтому в России такие удобные купейные вагоны.
Насчет купе — истинная правда, это я, увы, имел возможность однажды сравнить в ночном поезде Рим — Катания. Но в Омск мы ехали не в купе поезда, а в салоне газели в стандартной «маршруточной» компоновке. Газельки показали себя молодцами, без поломок пройдя своим ходом маршрут Нижний Новгород — Владивосток — Таллин, но по комфорту они, конечно, несколько уступали купе. Нам оставалось только дремать, сидя в креслах и положив ноги на пачки «Хрестоматий Тотального диктанта», смотреть по сторонам на однообразные виды за окнами без явных признаков цивилизации и, разумеется, разговаривать.
В Новосибирске моим попутчиком (и сотрапезником) ненадолго оказался лингвист Антон Сомин, хорошо знакомый заочно — по занимательной книге «Сто языков», написанной им в соавторстве с Максимом Кронгаузом и Александром Пиперски. Из книги я, в частности, узнал, что в албанском языке у глагола есть «адмиратив», то есть «наклонение изумления». Что это такое — нам, носителям русского языка, понять практически невозможно. Так и хочется сказать: «Учи албанский!..»
С Антоном мы обменялись полевыми исследованиями. Он рассказал о том, что в северных говорах русского языка до сих пор заметна на слух разница в произношении букв «е» и «ѣ» — что для меня было так же удивительно, как узнать, что в каком-нибудь Онежском озере обитает свое лох-несское чудовище. А я ответил Антону анекдотом о том, как сидючи однажды с вышеупомянутой Эудженией за одним компьютером, сказал ей: «Dammi il topo», — то есть «дай-ка мне мышь». Женя прыснула, а потом объяснила мне, что «topo» — это, конечно, мышь, но они в Италии говорят так только про живых мышек; а мне, ежели уж угодно говорить по-итальянски, следовало бы сказать «dammi il mouse».
О том, как проникают и остаются в русском языке иностранные слова, мы оживленно и довольно долго беседовали с другим моим попутчиком, лингвистом и, как я вскоре выяснил, прекрасным лектором, главным редактором портала Грамота. ру Владимиром Пахомовым.
Порталом, на который, в частности, выложены специальные словари, я, разумеется, пользуюсь с первых дней его существования, а вот с Володей, хотя мы, как выяснилось, регулярно пользуемся одной и той же троллейбусной остановкой в моем родном Лефортове, познакомился только благодаря Тотальному путешествию — и это было приятное знакомство! Почти по песне: «Это не шутки, мы встретились в маршрутке под номером один». Дальше в хите группы «Айова» поется о том, как «едем и молчим», а мы отнюдь не молчали, успев обсудить важнейшие вопросы языкознания. Большая часть наших бесед выложена в виде трехчастного интервью на сайте «Год литературы»[2], здесь замечу только, что Владимир — ученый-лингвист, а я — хоть и прикладной, но все-таки филолог; при этом филолог и лингвист — это то же, что чеховские «плотник супротив столяра», где каждый в душе уверен, что столяр-то — именно он…
Выяснилось, что Владимир терпеть не может слова «коворкинг», но зато охотно пользуется «воркаутом», а для меня все наоборот: когда вижу слово «коворкинг», в голове возникает симпатичная картинка — ребята с макбуками и чашками кофе; а вот слово «воркаут» я до сих пор воспринимаю просто как work out, и видится мне не энергичная зарядка на свежем воздухе, а в лучшем случае лесоповал…