'Мы с тобой, Тимоха — ирландцы по духу'.
Да нет, старик. Если хинко не правы, и нас не ждет перерождение после смерти, то ты, может, теперь и в Ирландии. В своей, небесной Ирландии, где зеленые поля, и 'гиннесс', и виски за так, и веселые драки в пабах, и рыжие, бесстыжие девчонки… Ты теперь и вправду ирландей всех. А я — здесь. Рядом с женщиной, которую едва не потерял. А может, и потерял уже — кто знает.
Лузер.
Ведь полюбила меня эта девушка, полюбила так, как никто не любил, красавица, умница, неземное создание. Против воли родительской в чужой дом ушла. И что получила? Пьяницу-мужа, бездельника и лодыря, который даже университет не смог закончить. Получила нищую 'двушку', этому пьянице доставшуюся от мамы. Скучную работу нашла, чтобы кормить того самого пьяницу… Я сделал чудовищный глоток, поперхнулся коньячным огнем и долго кашлял вполголоса, чтобы не разбудить Дину. Лузер. Лузер. Тот, кто теряет. И потерял бы последнее, если б не было на свете друзей, которые тоже бед повидали со мной… Я снова приложился к бутылке.
За упокой, Черный.
И — Возвращения тебе. Вернись огромным котярой, цветом, как смоль, грозой всей округи, яростным и зеленоглазым. Вернись пантерой, легкой и сумрачной, владыкой ночных джунглей. Вернись тигром, тигром вернись, светло горящим, полосатым демоном, воплощением страха и величия. Вернись. Я знаю, мы встретимся. Как там говорится? Аб хинк, старик.
Мне будет тебя не хватать.
Оле-Лукойе, не торопясь, подошел сзади и врезал мне по голове мешком со снами.
И было утро, и был хаос, и боль.
Я долго мучался в полутьме. Зыбкие кошмары боролись с мигренью, воспаленный желудок обменивался сигналами с переполненным мочевым пузырем. Наконец, я решил, что надо достойно встретить похмелье, и встал. Дины рядом не было: жутковатый привет из прошлого. Я, однако, не позволил страху застать себя врасплох, потому что из кухни доносился приглушенно, но явственно, голос Дины. Она была не одна, с ней перекликался другой голос, который также принадлежал женщине. Очень знакомый голос, между прочим. Я кое-как задрапировался в халат и в таком виде отправился на кухню, сделав по дороге остановки в туалете и ванной.
На кухне была Саша. Они с Диной сидели за столом, пили кофе и о чем-то очень оживленно беседовали. Входя, я уловил обрывок Сашиной фразы: '…работа такая, ничего не поделаешь'.
— А вот и он, — сказала Дина при моем появлении. — Ну что, оставляю вас.
Она тяжело поднялась из-за стола и запрыгала к выходу.
— Давай помогу, — сказал я.
— Не надо, — сказала она. — Близко же.
Я повернулся к Саше.
— Привет, — сказала она, как всегда, очень ласково, и сложила из пальцев кошачью лапку.
— Ага, — сказал я. — Ты извини, мне надо…
— Давай-давай…
Таблетка не хотела разжевываться, крошки застревали под языком и больно царапались. Вода в чайнике была слишком горячей. Пришлось запить химическое месиво из-под крана. У воды был неописуемый вкус. Я сплюнул тягучей слюной, налил спитого чая и, усевшись напротив Саши, спросил:
— Ты по делу или так зашла?
Саша пригубила кофе.
— Вообще-то, по делу, — призналась она. — Но не уверена. Ты как вообще, братик?
— В норме, — соврал я.
Саша покивала.
— Ладно, — сказала она. — Как скажешь.
— Да-да, — сказал я. — Ну?
Саша замялась.
— Короче, — начала она, — есть некоторые факты, которые тебе стоит знать.
Вот с таких простых фраз и начинается конец света. Да, конечно, потом шестая часть вод обратится в кислоту, и взойдет звезда с оригинальным названием, и поедут четыре всадника — за ними не заржавеет. И падет Вавилон, великая шутница. Но начало будет именно таким. Обыденным и чуть официальным.
Черт.
— Так, — сказал я, стараясь выглядеть спокойно. Говорят, у меня это получается из рук вон плохо. — Ты давай, бросай свои психологические штучки. Говори прямо, понимаешь.
— Ну… — она поглядела в угол и вдруг стала очень серьезной. — Я вчера уже говорила, что занимаюсь хинко. Не простыми хинко, а сильными. Или необычными. Поэтому у меня есть, скажем так, привычка замечать странные вещи. Потому что странные вещи часто происходят рядом с хинко. Ну, короче, ты знаешь…
— Знаю, — сказал я. — Белый маг в восьмом поколении наведет удачу в делах. Хотя бы постарается.
Боль стукнула на прощание в темя и улетела. Потом, наверное, вспомнила что-то важное и вернулась.
— Да, да, — сказала Саша очень терпеливо. — Этих придурков я тоже иногда проверяю. Но речь не о них. К сожалению.
'О, блин', - сказал голос в голове.
— Ясно, — сказал я. — Кто-то завел дело на Черного, Дина по нему проходит соучастницей, и теперь ей надо отрабатывать. Так?
— Нет, не так, — сказала Саша еще терпеливей прежнего. — Дина знает, что мы ей всегда будем рады. Но насильно ее вербовать никто не будет. И дела, насколько мне известно, на нее не заводили.
— Здорово, — сказал я без энтузиазма. — А что тогда?
Саша отпила кофе, аккуратно отодвинула чашку и положила руки на стол, одну на другую, словно прилежная ученица. У меня промелькнуло в голове, что вот так она сидела на уроках в школе — некрасивая умная девочка, с которой все дружили, и которую никто не любил.
— Мы с Бобом кое-что вчера заметили, — сказала Саша. — Он при тебе ведь сказал, что Черному выходила полоса невезения?
— Ну, — сказал я.
— Как ты думаешь сам, отчего две кошки, постоянно друг друга подкачивая, то и дело вляпывались так, что…
— Я думаю, что Дина его не подкачивала, — сказал я резко. — Оттого все и провалилось.
Саша грустно покивала.
— Ты на меня не сердись, пожалуйста, — попросила она вдруг. — Мне очень не хотелось к тебе сегодня идти. Я ведь все понимаю.
— Забей, — сказал я. — Просто скажи, что хотела. Я тоже понимаю. Дело твое подневольное, наша служба и опасна, и трудна, и все такое.
— Дина его подкачивала, — сказала Саша. — Я с ней сегодня разговаривала. Она говорит, что качала в полную силу.
Я молчал. А что сказать-то?
— Понимаешь, Тимка, — мягко продолжала Саша, — мало кто об этом знает, но иногда появляются кошки, которые способны не увеличивать везение, а уменьшать. Порчу наводить, как бы. Вот. Ты — один из таких.
Голова разгуделась, будто в нее напустили пчел.
— Так, — сказал я. — Ага… Ф-фу, елки-палки. То есть, это я как-то на Черного порчу наводил?
— Я догадываюсь, как, — сказала Саша, глядя мне в глаза. — Видишь ли, с этим умением никто не рождается. Такое возникает, если кошка очень-очень переживает, или ненавидит кого-то изо всех сил. Короче, знаешь, как в песенке: говорят, не повезет, если черный кот…
— Да, — сказал я.
— Что думаешь? — спросила Саша.
Я пожал плечами.
— Если не веришь, можно какой-нибудь эксперимент провести, — предложила Саша. — Хочешь?
Я кивнул.
— Подумай про меня что-нибудь, — попросила она. — Что-нибудь плохое.
Я нервно рассмеялся.
— Да ты чего. Какое еще плохое?
— Что угодно, — сказала Саша. — Например, какая я стерва, что приперлась к тебе домой и мешаю спокойно похмелиться.
Я помотал головой.
— Да ну, — сказал я неуверенно. — Что ты…
— Подумай, что я твою Дину разбудила с утра, допрашивать стала, — продолжала Саша. — Именно допрашивать, по всем правилам.
Я поморщился: боль стала невыносимой.
— А еще мне кажется, что вам с Диной надо отдельно пожить, — сказала Саша, улыбаясь. — Непросто ей сейчас, неужели не видишь? Думаешь, то, что Черный умер, ей пофигу? Готова спорить, она там плачет сейчас, в спальне.
— Она же нормально с тобой разговаривала, — сказал я, закипая. — Все утро. Нет? В конце концов…
— А что ей еще делать? — возразила Саша. — При живом муже любовника оплакивать? Головой-то подумай.
— Саша, — сказал я, — мы сами разберемся.
— Да, как же, разберетесь, — фыркнула та. — Шесть лет разбирались, до адюльтера дошли…
Раздался треск. Саша, неловко взмахнув руками, исчезла под столом. Падая, она зацепила рукавом чашку с недопитым кофе, и чашка полетела вслед. Я вскочил, обежал стол и помог Саше подняться. Она по-прежнему улыбалась, правда, теперь улыбка выходила изрядно вымученной. Костюм ее — тот самый, бежевый, форменного покроя — был спереди залит кофе. Стул развалился на куски, и это было странно, потому что стул я сам недавно принес из магазина — новый, прочный, красивый стул…