— Любимая пища моего Тотема — глаза мертвецов, — не переставая улыбаться, сказал Стокрылый. — Для тебя это, надеюсь, не новость?
— Ну что вы, — сказал Черный и залпом выпил виски. Шумно вдохнув через нос, он спросил: — Надеюсь, мне ничего не надо будет, э-э, такого жрать?
Стокрылый интеллигентно засмеялся.
— Нет-нет, — сказал он, — про льва в тексте больше упоминания нет. По завершении ритуала ты будешь абсолютно свободен, и я выполню свою часть обязательств.
'Спокойно, — подумал Черный, — спокойно. Миллион евро и дом на берегу моря. Можно сколько угодно считать, что ты уже в Ирландии, но быстрее от этого туда не попадешь. А если эта птица сейчас сдохнет, то не попадешь никогда. Ничего особенного, видал я психозы и покруче'.
— Я согласен, — сказал он. Стокрылый сдержанно улыбнулся.
— Не сомневался в тебе, — сказал он.
— Аб хинк, — сказал Черный. Видно, он переборщил, потому что Стокрылый в ответ лишь нахмурился и произнес:
— Тогда к делу.
Он покинул комнату, чем-то погромыхал из коридора ('В кладовке роется', - подумал Черный) и вернулся с кожаной сумкой, на вид совсем новой.
Из сумки появились: подставка для ароматических палочек в виде вороньего клюва; сами палочки в узорчатом бумажном пенале; несколько странных предметов из золотистого металла, которые были похожи на детали сложного механизма; небольшой медный гонг с изогнутой колотушкой. Все это Стокрылый разложил тут же на полу, после чего, поддернув брюки, опустился на колени и принялся соединять друг с другом золотые детали. Вскоре у него в руках оказался диковинный прибор, похожий на астролябию. Стокрылый осторожно поставил его на стеклянную поверхность стола. Щелкнув зажигалкой, пустил дымок от палочки. Запахло душно и тревожно, пряностями и почему-то копченой рыбой. Стокрылый склонился над астролябией, что-то повернул, что-то нажал. В центре прибора завертелась, набирая скорость, круглая ажурная пластина, и от ее вращения родился упругий звук.
Включился телевизор. На экране появилась пантера, длинная, черная, с усталыми жемчужными глазами. Кошачье тело змеилось, огибая чахлые рыжие кусты. Перекатывались под шкурой мускулы, неслышно ступали бархатные лапы — само совершенство. Камера обогнула пантеру, проплыла над ней, приблизилась к морде, экран от края до края заполнился алым зевком. Черный вдохнул дым, и ему показалось, что стал громче звук от странной астролябии, которая была вовсе не астролябией.
Пантера подобралась и прыгнула.
Стокрылый заговорил:
— Твоя главная задача сейчас — научиться контролировать силу. Опытные сфинксы могут выбирать, какое несчастье случится с жертвой, могут работать одновременно с несколькими объектами, могут еще много разных вещей.
— Что это? — спросил Черный — Вы… меня дрессировать… собрались? Или…
Астролябия гудела, и гудение проникало в череп, давило изнутри на глаза, мешало думать. Слова давались нелегко, словно Черный говорил в воду. Как в детстве, купаясь, наберешь воздуха, нырнешь и кричишь, и вокруг головы — громкие пузыри.
Стокрылый взял в одну руку гонг. В другую колотушку. Сказал задумчиво:
— Да.
Он начал нараспев читать какие-то стихи — в том, что это были стихи, Черный не сомневался, хотя не мог поймать ни ритма, ни рифмы. Странные слова, переплетающиеся звуки языка, подобного которому Черный никогда не слышал. 'Не латынь, — подумал он (мозг совсем отказывался думать, мысли стали мелкие и быстрые, словно рыбки на мелководье), — не латынь. И не… не арабский… а какой… что…'
В этот миг Стокрылый несильно размахнулся и ударил в гонг. Черный мгновенно напрягся в ожидании гулкого медного звона, но вместо этого услышал взрыв. Вернее, даже не услышал, а почувствовал всем телом — такой оглушительный, сокрушающий это был звук. Черный на минуту перестал видеть, а, когда вновь обрел зрение, то все было другое. И сам он был другой. Совсем другой. Молодой. Сильный. Чует запахи, много запахов. Главный запах — свежее мясо, нежное, сладкое. Идет на запах. Тихо идет, осторожно. Сверху — голоса. Не замечают. Спрятаться. Не видит, но знает: мясо — здесь. Ждать. Ждать. Шаги — тише. Голоса — дальше. Ушли. Можно выйти. Мясо. Вот оно. Прыгнул, ест, ест. Мясо. Свежее. Ест. Еще. Еще. Опасно, могут вернуться. Ест. Мясо. Еще… Вдруг — схватили. Живот полный, не убежать. Рывок, падение: бросили наземь, с размаху. Больно. Больно. Живот полный, не выдержать. Больно. Бьют ногами, отползает. Еще бьют. Больно. Ответить. Прыгнул, вцепился. Бьют в живот. Еще. Притворился, лежит. Уходят. Лежит. Лежит. Больно. Лежит долго, не двигается. Боль проходит. Темнота. Ночь. Встает, идет к дому. Тень. Спрятаться. Ждет. Ждет. Он, кто бил — выходит. Крик. Запах страха. Завтра. Завтра. Завтра. Завтра. Шипит в лицо, скалит зубы. Крик. Страх. Завтра. Завтра. Завтра. Бросают камень — мимо. Убегает. Крик — вслед. Завтра. Завтра. Грохот. Страшный грохот, со всех сторон, будто земля лопнула. Не понимает. Завтра. Не видит, ничего не видит, страшно. Страшно, будто другой, совсем другой. Темнота. Не видит, страшно. Страшно. Вдруг стало светлее, легче. Будто что-то было. Было что-то, точно было, а что? Черный застонал, схватился за голову: гнусный воющий звук сверлил виски, раскалывал кость, проникал в череп. 'Уберите, — пробормотал Черный. — Хватит…' Тут же стало тихо. Проступили сквозь светлую пелену очертания мира, и Черный увидел, как Стокрылый торопливо колдует над замершей астролябией. Гонг лежал рядом на столе. Черного передернуло от одного вида этой дряни. Надо же…
— Ни хрена себе, — произнес он хрипло.
Стокрылый поднял на него глаза и улыбнулся:
— Ну как? Что-нибудь видел?
Черный помолчал, вспоминая.
— Завтра, — сказал он, наконец.
— Что завтра? — не понял Стокрылый. Черный перевел взгляд на телевизор. Экран был пустым, серым. Пульта нигде не было видно. Черный сморщился и помотал головой.
— Неважно. Что это было, а? Что за дерьмо?
— Тебе нужно учиться, — повторил Стокрылый. — Это было введение в практику.
— Практику, — сказал Черный. — Хренактику. Откройте окно, Лео, дышать нечем от вашего дыма.
Стокрылый подошел к окну, повернул ручку, и в комнату ворвался сквозняк, пахнувший дождем. Черный поежился. Ему все еще не верилось, что он — здесь, в человеческом теле. Он потянулся за графином, налить еще, перебить вкус мяса во рту. Сладкого, сладкого мяса…
— Лучше не стоит, — сказал Стокрылый, глядя на графин. — Я и так ошибку сделал. Туда опасно пьяным входить. Можно там и остаться.
Черный фыркнул. Налив себе виски, он завозился в кресле, устраивая ноги, которые вдруг разболелись. Стокрылый внимательно следил за ним. Черный, неловко согнув кисть, извлек из кармана пачку сигарет и закурил.
— Значит, 'Тотем-о', - проговорил он задумчиво. — Я думал, это медитации какие-нибудь.
— Медитации — тоже путь к Тотему, — сказал назидательно Стокрылый. — Только долгий и сравнительно легкий. И ненадежный. А то, что я им предлагаю — это навсегда. Гарантия, что они всегда будут рождаться зверьми. Они — и я.
Черный глубоко затянулся.
— А все вот это, — он показал на астролябию, — стало быть, для тех, кто легких путей не ищет?
— Для тех, у кого совсем мало времени, — без улыбки сказал Стокрылый. — Ты в розыске, не забыл? Причем, искать тебя в этот раз будут не менты.
Черный докурил и стал мять окурок в пепельнице.
— Откуда вы все это знаете? — спросил он. — Как эти стихи к вам попали, что вы наизусть шпарите? Где практики раскопали?
Стокрылый усмехнулся:
— Я — пернатый хинко. Нас немного, зато мы все время поддерживаем друг с другом связь. Даже те, кто очень далеко живет. Бумаги 'Анэнербе' нашел мой старый друг.
— Я слышал, — задумчиво сказала Черный, — что такими вещами, вроде, положено с детства заниматься, и еще с учителем обязательно. А мне тридцать лет в обед, да и из вас, Лео, гуру, как из…
— Молодой человек, — сказал Стокрылый с упреком, — я щенков-котят воспитывал, еще когда ты на свет не родился… Во, совсем забыл.
Он вынул из сумки футляр сложной формы и протянул его Черному.