Необходимо обратить внимание на «каноническую» часть названия пустыни — Казанская. Отметим, что около середины XVII столетия в пограничье Вологодской и Тотемской земель появилось сразу несколько одноимённых Казанских монастырей. Процесс такого храмоименования оживился в Московском государстве после 1649 года, когда, согласно царской «окружной» грамоте, по всей православной России установилось ежегодное празднование в честь Казанской иконы Божьей Матери[39]. Южнее Тафтенской пустыни, в пределах того же Тотемского уезда, на реке Сухоне стояла Казанская (с 1720-х годов — Богородице-Рождественская) Голубинская пустынь. Неподалёку находилась и Казанская Княгинина пустынь, основанная известным аскетом (впоследствии «расколоучителем») старцем Капитоном. Обычным легендарным объяснением возникновения таких монастырей служило «явление» чудотворной Казанской иконы Божьей Матери.
На допросе, проводившемся в Тотьме в присутствии воеводы Андрея Непейцына, «приводной» старец Ферапонт, несмотря на применённые к нему пытки «с пристрастием», попытался оправдаться и говорил, что найденная в пустыни «рухлядь» ему не принадлежит. Окровавленный платок и «рубашенка» из его кельи, по словам старца, остались там от «пришлого человека» — крестьянина Сергушки из Мольской волости, который жил у него в пустыни, а потом ушёл от погонщиков в Вологодский уезд. Ряженая волосяная борода — тоже не Ферапонта. Травы и коренья старец, по его словам, собирал и сушил сам, и «держал» их у себя в келье «для разных скорбей», то есть для лечения различных болезней. И на разбои вместе со своими братьями и с иными «воровскими людьми» никогда не ходил. Таким образом, Ферапонт во всём «запирался». Однако брат его Онтропка Шумилов, не выдержав истязания на дыбе, показывал, что в грабежах участвовал и строитель пустыни. Свои показания против Ферапонта он затем подтвердил и «не у пытки» на очной ставке со старцем. При этом свою вину Онтропка Шумилов не признавал, ссылаясь на то, что узнал о разбойных делах от родного брата Тараски[40].
И это не удивительно, ведь признание вины в таком тяжком преступлении, как разбой, означало лишь одно — гарантированную «Соборным Уложением 1649 года» смертную казнь. «Запирательство» Ферапонта объясняется этой же причиной и отчасти ещё и тем, что применённая к нему на первом допросе пытка была несильной, потому как истязать старца в полной мере воевода не посмел, поскольку тот находился во власти епархиального архиерея. На эти обстоятельства указывал и сам тотемский воевода Андрей Непейцын: «А накрепко он старец и с пристрастием у пытки не роспрашиван и не пытан»[41]. Для продолжения дальнейшего «розыска» по делу он запросил дополнительных полномочий у царя Алексея Михайловича: «И в том, государь, воровстве и в разбое… того старца пытать и в Вологоцкой уезд… к верному розысканию для поимки приставов посылать, без твоего великого государя указу я, холоп твой, не смею»[42].
Ответ государя воеводе Непейцыну последовал 30 июня 1671 года. Уже 17 числа следующего месяца его доставил в Тотьму тот же пристав Мишка Попов, который ранее отвёз в Москву «отписку» о разбойных делах в уезде. Царский указ из Приказа Устюжской чети «за приписью» дьяка Аврама Кощеева[43] гласил: «И как к тебе наша, великого государя, грамота придет, и ты б про разбой и про всякое воровство тех воров… сыскивал, и… для подлинного разыскания на Вологду к воеводе и дьяку… писал, чтоб они тех оговорных людей к тебе на Тотму… для очных ставок присылали без молчанья, и тем разбойникам и воровским людям указ чинил… по Соборному Уложенью. А о старце Ферапонте писал бы ты на Вологду к архиепископу, за такое воровство по Правилам святых Апостол и святых Отец чернцом, что велено чинить»[44].
Необходимо пояснить, что находившаяся в пограничье двух уездов Тафтенская пустынь подчинялась непосредственно вологодской кафедре, хотя фактически и стояла на тотемской земле.
Это объясняется тем, что «благословенную грамоту» на открытие новой обители дал вологодский архиерей, у которого, судя по всему, её в своё время и испросили.
Исполняя царский указ, воевода Непейцын 20 августа 1671 года «бил челом» архиепископу Вологодскому и Белозерскому Симону[45] с просьбой «отписать» ему на Тотьму, что «за таковое воровство старцу Ферапонту… учинить»[46].
39
Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. — Т 4. — СПб, 1836. — С. 61.
43
Кощеев Аврам Фёдорович — дьяк: Земского приказа (1665), приказа Устюжской чети (1671), Новгородского приказа и приказа Казанского дворца (1671–1677).
45
Симон, архиепископ Вологодский и Белозерский — занимал Вологодскую кафедру в 1664–1685 гг.