Ты стоишь у меня за спиной, утирая кровь, сочащуюся из пореза на скуле, словно забыл о собственной силе Целителя, и выдыхаешь почти неслышно:
- Я ничего не могу сделать, Хоук… Его магия поддерживала в ней жизнь.
Скажи мне то, чего я не знаю, душа моя… Хрупкие, словно высушенные, пальчики матери дрожат от усилия – погладить по скуле. Голос тих и тоже будто высушен жестокой магией, превращен полупрозрачный лепесток умирающей лилии – такой же, как те, что некромант рассылал своим… не жертвам, нет. Возлюбленным.
- Чш-ш, маленький мой… Не плачь…
- Я… не умею плакать, мам. Ты же знаешь, - Нить снова вздрагивает, и удержать ее еще сложнее, чем всего секунду назад.
- Мой храбрый мальчик… Отпусти меня, - сейчас, на границе миров, она видит больше, чем когда-либо… чувствует, что это я не даю ей покинуть разрушающуюся куклу из мертвой плоти, - Я ведь уже почти свободна. Я снова увижу твоего отца, Карвера и Бетани. И Алисию…
- Если… если увидишь их всех… Передавай им всем привет. И скажи… скажи им, что я сожалею.
- Обязательно, - улыбается краем уже ставших непослушными губ, и по восковой щеке сбегает единственная, мутно-розовая слеза. – Я так горжусь тобой… Отпусти же меня…
- Прости.
Нить выскальзывает из пальцев, рассыпаясь невидимой пылью – и тело окончательно обмякает в моих руках. Где-то в груди закипает крик, полный боли и ненависти, но я лишь стискиваю зубы, прижимая к себе то, что осталось от последнего близкого мне человека, что связывал меня с далеким свободным прошлым, в котором еще не было крови и боли. Последний осколок распятого на Алтарях детства…
- оОо –
Сверхчеловек ловит луч полуночного солнца,
Рану в груди исцелит ловко пойманный жар,
Смех и экстаз… Твой рассудок в агонии бьётся,
Боги мертвы - ты их в сумерках зимних распял -
Распял, чтоб назваться богом,
Выше власти рабов убогих,
Ради власти над самим собой!
В Клоаке – пусто. Удивительно пусто, на самом деле, словно все те отбросы общества и беженцы, что населяют ее, чуя мое приближение, попрятались в свои норы. И это правильно, потому что сейчас я не буду разбирать, кто заступил мне дорогу – ублюдок из Хартии, выкормыш Общества или несмышленый ребенок. Ненависть горит отравляющим саму душу огнем – жгуче-ледяным, вымораживающим мысли и человеческие чувства. Найти. Догнать. Завершить то, что не завершил.
Переходы смазываются в сознании, путаются, но меня ведет нечто большее, чем память. Меня ведет чутье – и едва ли не впервые за последние годы я отпускаю свое Проклятие, и оно голодным Зверем рвется впереди меня, выслеживая свою добычу. Разорвать. Разодрать в мелкие окровавленные лохмотья. Уничтожить – так, чтобы и следа не осталось.
Он стоит на дальних галереях, что-то внимательно высматривая внизу. Правильно, тварь, именно те, нижние, коридоры и переходы станут для тебя последним, что ты увидишь. Юный – по моим меркам – пособник монстра. Глупый молоденький крысеныш, падальщик, жаждавший научиться запретным Школам. Что ж, ты познаешь их обратную сторону – ту, что прячется на другом конце клинка Некромага, на кончиках его пальцев, в его зрачках. Агонию, что будет длиться так долго, как я захочу…
Это не вернет мне никого из тех, кто погиб по вине треклятой магии. Это не избавит меня от боли. Но это – освобождение, подобное тому, что испытываешь, вскрывая загноившуюся рану. Быть может, хотя бы после этого она начнет подживать…
Он верещит, словно поросенок, хватает меня за исчерченную кровавыми трещинами Малефикарума кисть, что поднимает его за шею над полом, не позволяя дернуться, и взгляд его вначале затекает осознанием… а потом – и неизбывным ужасом, но крик затихает, едва он видит мои глаза.
Черные, как моя собственная душа.
Ничего, Гаскар, ты будешь прекрасной жертвой Тоту. И твоя магия – станет твоими же путами, подчиненными моей воле. Для разнообразия я все же вспомню, КТО я такой. И для чего был создан моим Господином.
Его кровь – невероятно алая, и я не могу не слизывать ее с ладоней после каждого удара. Так сладко отрывать его пальцы – голыми руками. Так сладко резким ударом напряженно распрямленной кисти пробивать его мягкий живот, разрывать мышцы, выворачивая ребра, сминая в пальцах горячую, истекающую кровью печень, вытаскивать белесо-бурые ленты кишок, с улыбкой навешивая их на его искалеченные запястья – чтобы он видел.
Так сладко слышать его хриплые крики – свой красивый певучий голос с характерным акцентом он сорвал еще в первые минуты, а сейчас я не даю ему соскользнуть в спасительное небытие. Не даю умереть от разрыва сердца… он будет жить – до последнего. И до последнего осознавать все, что ему уготовано.
Это – безумие. Я знаю… Но сколь оно желанно, когда разум не желает признавать случившееся. Мой хохот рвет напуганную тишину нижнего яруса – здесь и сейчас нет никого. Все, как животные, попрятались, едва учуяв, что Зверь добрался до своей добычи.
- RRASKA TO MIO, TOTHFAIARTA! VIENO MIELE, FECTIS MIELE!
Пламя окутывает кисти рук – и мясо снова начитает кричать, биться в магической удавке. Глупый. От меня еще никто не сбегал… Не тогда, когда его кровь предназначена Богу. Новый визг – и новый приступ хохота. Он и не представляет, насколько сейчас забавен – когда его собственные внутренности намотаны на его руки – прямо на голые кости, перевитые взлохмаченными тяжами сухожилий. Кричит, надрывается, смотрит неверяще. Правильно, смотри. Твои глаза я выколю уже в самом конце – а пока смотри, любуйся на мой танец.
Почему же ты не рад? Почему не смеешься вместе со мной? Это же так весело – смотри! Вот твой желудок, видишь? Желтоватый с темным пятном – ай-яй-яй, что же ты так небрежно относился к своему здоровью, это ведь почти язва. Еще чуть-чуть, пара лет, быть может – и она прорвалась бы, устроив тебе несколько неприятных дней – вплоть до твоей смерти. Ты ведь сам не Целитель, не смог бы справиться с ней.
Ну что же ты смотришь на меня с таким выражением, Проклятый? Что же перестал кричать? Ах, да, прости, забыл, что иногда болевые ощущения притупляются… ну да ничего, ты это исправим… Вот, совсем другое дело, а ты думал, что все уже заканчивается? Ну уж нет, это только сейчас становится поистине интересно. Взгляни же, нет, не отводи глаза, иначе срежу веки… вот, хороший мальчик… Любуйся, как ты измучил собственную печень. Смотри, сколько бурых пятен, сколько ее поверхности покрыто некротическими язвочками. Алкоголь, дурманящие травы и зелья – веселая и счастливая жизнь. Ты держишь ее на ободранных до жил руках. Вот оно – твое удовольствие. Что же ты не веселишься сейчас? Неужели не помнишь, как пил по публичным домам, как дышал сладким сизым дымом, от которого кружилась голова, и чудилось, что ты – сам Создатель?
Кусай. Кусай, жуй и глотай разодранным горлом, чтобы липкая багровая кашица сползала по твоей шее на развороченную грудь. Неужели ты еще не понял, как это забавно? Почти как твои эксперименты под руководством твоего учителя – ведь ты так же вытаскивал органы из тел совсем юных и почти отживших свое. Тогда тебе было весело и любопытно, так что же сейчас я не вижу смеха в твоих глазах?! Где же твоя жажда знания? Самый лучший эксперимент – это тот эксперимент, что ты ставишь на себе самом, уж поверь мне, я знаю.
Твоя нить – пропитана гнилью и темна. Она тусклая, как небеленое полотно у плохой ткачихи. Натягиваю, дергаю – ты ведь чувствуешь, твой учитель показал тебе, как это делается. Знаю, что показал – это первое чему учат в Школе Скульпторов Плоти. Нет, я не оборву ее, но сыграю на ней свою собственную песню – песню твоих криков и стонов, что оттенит мою партию безумца.
Смотри, а вот твое легкое – кусок его. Не розовый, как положено – сероватый. Часто работал с реактивами своего Наставника, не так ли, юный Некромант, не завершивший обучения? Небрежный ученик, нерадивый, забывал повязывать на лицо полосу ткани, пропитанную нейтрализующим зельем.