— Ну, так что еще ты знаешь об этом месте? — ты все такой же задумчивый и сосредоточенный. Варрик хмыкает:
— Ничего. Это слепое пятно всех известных мне карт.
— А что с Хартией? — песок неприятно царапает колени даже сквозь плотную ткань штанов, а потому пересаживаюсь, откидываясь на руки, и вытягиваю перед собой ноги. Кому-то такая поза покажется неуместной, да и со стороны выглядит странно-расслабленной… но никому не узнать, что именно из этого положения проще всего отражать чужие атаки, или, точнее, реагировать на них. Фенрис сидит точно так же, ловя на себе задумчивые взгляды Изабеллы. Снова она молчит, бережно скрывая свои тайны и знания от нас. Не доверяет, даже с учетом всего, через что мы вместе прошли — что логично. Однако с нами пошла с неожиданным энтузиазмом — неужто ее так беспокоят занявшие город кунари? Впрочем, меня они тоже беспокоят. Хотя бы потому, что не раз и не два я оказывался в гуще сражений с ними — подле моего Господина…
— Согласно моим контактам в Хартии — их тут вообще не должно быть. Камень меня побери, да не должно быть даже этого «тут»! — Варрик с силой хлопает ладонью по сухой земле, и та отзывается гулким звоном, словно время превратило ее в камень.
— Они не отступают, Хоук, и это… беспокоит меня, — ты нервно прикусываешь губу и в очередной раз взлохмачиваешь светлые пряди. Рядом почти неслышно фыркает Волчонок. Он, в отличие от тебя, верит, что я размажу их всех одной левой. Такой… наивный. Слишком доверяет, слишком открыт — при всей своей ненависти.
Его взгляд — навевает странные ассоциации и мысли, почти непереносимо видеть его, ловить короткие движения ресниц. Ты дорог мне… но и он — тоже. Только вот почему судьба никогда не ищет легких путей? Почему все надежды и мечты растворяются в сумраке иллюзий? Мне не дано понять… Иногда проще плыть по течению — и не думать, куда несет тебя бурная река времени. Иногда… это не так больно. Потому что слишком многое хочется изменить, слишком многое хочется забыть. Я помню, что кое-что уже стер из памяти, но мелькает и предательское желание утопить в забвении вообще все.
Движение воздуха за спиной — отрезвляет лучше ушата ледяной воды. Инстинкт срабатывает быстрее сознания — качнуться вперед, податься назад, перенося весь вес на отставленные за спиной руки и поднимая корпус над землей, оттолкнуться пятками от земли, а спустя миг — еще и руками, чтобы в кувырке уйти за спины нападающих… краем глаза ловлю синхронно со мной двигающегося Волчонка — навыки Тени вбиваются накрепко… Надеюсь лишь на одно — что он снова, как и прежде, не обратит внимания на некоторые нестыковки в моем поведении, на те проколы, которые я неизбежно допускаю — как сейчас.
А еще больше надеюсь, что этих же нестыковок не заметишь ты…
Силуэты Хартийцев, а я и не сомневаюсь, что это они, смазываются, тонут в солнечном мареве — хорошее зелье отвода глаз, ничего не скажешь — и даже мне сложно различать их перемещения. Еще один кувырок, перекат, подрубить едва видимые по рассеянным и слабым теням на земле — спасибо, палящее солнце, хоть какая-то польза с твоего ослепляющего сияния — ноги, и метнуться вперед, пробивая тонкими трехгранными лезвиями грудную клетку ближайшего из упавших. Хрипит, дергается, теряя муар зелья. Резкий поворот обоими запястьями, рывок — и мне в лицо брызгает горячая, отчего-то странно темная кровь. Облизнуть губы — невольно, и на языке остается неприятная, словно гнилая горчинка.
Их мало — всего пятеро. Лучника уже снял Варрик, и кроме нас троих никто даже не успел толком вступить в схватку — настолько все получилось быстро.
— Ну что, с почином? — наш неунывающий гном фыркает, закидывая за спину свою верную любовницу. — Думаю, это намек, что нам пора идти.
Пыль дрожит над все так же звенящей под ногами землей осязаемой стеной — и в какое-то мгновение, у самого горизонта мне мерещится до острой боли знакомый силуэт башни. И даже потоки магии на ее вершине на удивление похожи на те, что укрывают в Безвременье Цитадель…
- оОо –
Смех — горький, едкий, безумный — удается сдержать с трудом.
Намверлис.
Имя-проклятие. Имя-спасение. Истинное дитя Империи — не нынешней, о которой почти никто не знает, но Древней, той, что простирала свои длани на весь континент — дитя самой глубокой темноты и самой страшной боли.
Такой же, как я. Тень. Воплощающий, но — Думата. Вечный спутник, любимая игрушка Архонта Ио. Один из тех, кто удостоился чести шагнуть на поиски Семи — за пределы мира, за пределы разума, за пределы веры. Один из тех, кто оказался проклят собственной гордыней – ибо гордыня его Хозяина была и его тоже… ведь любой из нас — всего лишь продолжение мыслей и чувств своих творцов. Слишком много идей, до судорог много эмоций, которые нельзя показать никому из вас. Хочется прижать ладонь к выбитому в камне имени, что за века даже для гномов стало синонимом слова «гнусный». Как он оказался здесь? Вообще, как он попал в этот мир – ведь мне казалось, что из Золотого Града вернулись лишь сами Магистры…? Впрочем, это, опять-таки, пропаганда Белого Шпиля. Они не могли знать деталей… да что там, они до сих пор сами не знают, сколько же гордых сынов Империи ушло с Архонтом Ио в тот безумный поход…
— Хоук? Все в порядке? — твой взгляд вновь задумчив. Только не пойми, Создатель, Андрасте, Семеро, кто-нибудь, только не пойми, не осознай всю глубину моей ненависти — и моей жажды…
— Искорка, ну что же тебе опять не сидится на твоей очаровательной заднице ровно? – Белла обмахивается ладошками, поразительно вовремя вклиниваясь в едва не начавшийся привычный уже спор. — Или это ты так напрашиваешься на приключения на нее? Тогда я требую, чтобы мне дали посмотреть!
Плоско, грубо и нагло — но отрезвляет, вырывает из паутины самых невероятных домыслов и идей, что уже затопили мою голову. Оно и к лучшему — несомненно. Последний раз осматриваем странную арену — и прибавляем шаг. Мы обещали вернуться не позже, чем через месяц. По крайней мере, именно на этот срок Авелин гарантировала затишье в Киркволле.
В ущелье, что уходит вглубь отрогов Виммарка, становится все темнее. И прохладнее, что не может не радовать.
— Это… башня? В самом сердце ничто? — ты пораженно распахиваешь глаза, и непонятно откуда взявшаяся тут солнечная искра пробегает по самому краешку твоих радужек, на миг делая их из медово-янтарных прозрачно-золотыми.
Знакомая архитектура — и вид высеченных гномами рун и статуй-Охранителей пробуждает в моей душе, в том, что от нее осталось, жесточайшую боль, смешанную с непередаваемым голодом. Знаю, чувствую, что Фенрис испытывает нечто весьма похожее — но в его отрывочных воспоминаниях больше горя. Больше боли и скорби, в разы больше ненависти.
— Гномы не строили для себя башен, Блонди. Для людей — да, было дело, но не стали бы они украшать статуями Совершенных заказную постройку. И уж тем более не статуями Карридина, Герлона и Туррета, самых… противоречивых из них, — Варрик растеряно прокручивает в ухе колечко серьги, разглядывая три большие и пятерку малых видимых нам скульптур.
— Создатель Наковальни Пустоты, тот, на чьей совести кровавая резня, ради остановки которой и был отдан титул, и первый из гномов, ушедший в Стражи, сражавшийся на Молчаливых Пустошах… Забавно…
— Да ты, Хоук, я погляжу, знаток гномьей истории! — Белль смеется, но в глазах уже знакомое мне выражение. Я идиот. Как я умудрился произнести это вслух?!
— Увлекался в подростковом возрасте, было дело, — Варрик поймет, остальным подробности и не понадобятся.
Ну, по крайней мере, в реакции Волчонка, как и твоей, я не ошибся. Но вот Изабелла беспокоит меня все сильнее… вот же неугомонная. Что ж, у моего беспокойства есть один неоспоримый плюс — оно не дает мне уйти еще глубже в воспоминания и размышления. Быть может, это и к лучшему.