А вот о том, что будет дальше, я думать не хочу. Потому что само слово «дом» для меня давно и прочно ассоциируется лишь с Цитаделью Пламени. И пусть я ее ненавижу так, как только может ненавидеть существо, выросшее на острие ритуального кинжала, на Алтарях и на ремнях Сетки, но тем не менее – это единственное мое пристанище, о котором я помню. Есть более смутное – о теплых руках матери, низком, о чуть хрипловатом голосе отца с характерным орлейским акцентом, почти незаметным, но сейчас, в своей памяти, я его отчетливо различаю, и о его наемничьих прибаутках, за которые мать его постоянно ругала… о двух пищащих свертках, которые мне представили, как моих брата и сестру… И о яблоках. Самое четкое из всего.
В Халамширале – какой-то праздник. По большому счету, мне все равно – какой именно, но почему-то при виде пляшущих на улицах людей что-то екает в самой глубине моего «Я». Что-то забытое за ненадобностью.
Счастливые дети носятся вокруг моей лошади, даже не обращая, кажется, на меня внимания, играя то в «Страшных магистров и отважных храмовников», то в «Кошки-мышки», то еще во что-то, смысла чего мне не дано понять… Быть может, потому, что у меня всего этого не было. У меня были боль, кинжал, Алтарь, Наставник, Сеть… и горячие руки Хозяина.
Сейчас у меня не осталось ничего. Вообще ничего.
Стискиваю зубы, пятками направляя коня к постоялому двору. Нужно… передохнуть. До ночи всего пара часов, а я в седле уже больше трех суток. Хватит. Как раз останется один такой же переезд в три дня длиной… а потом можно будет задуматься, чем занять себя на оставшиеся годы. По крайней мере, на те, которые мне будет безопасно жить в Лотеринге – слишком скоро будет ясно, что я не старею и вообще не меняюсь внешне, а значит, возникнут вопросы, и придется сниматься с места… Трясу головой, глупость какая несусветная. Вот доживу – там и буду разбираться. Если доживу, в конце-то концов. Я же Тень… а тень не может существовать без своего Владельца.
Устроив животину в конюшне, прохожу в центральный зал, забитый людьми – по ушам болезненно бьет музыка. Неприятно. За центральным столом – толпа молодых людей… нет, собственно, мальчишек. Сколько им? Шестнадцать? Семнадцать? Напиваются под какие-то невнятные тосты, небрежно кидают карты… глупые дети. Хотя я в чем-то завидую им. Они… беспечны и счастливы.
Устраиваюсь в углу, натянув поглубже капюшон плаща – не хочу, чтобы кто-то из прислуги-эльфов… проклятье, как непривычно считать ВСЕХ эльфов здесь прислугой, в Империуме по умолчанию всех считают рабами… чтобы кто-то из них стал задумываться, почему на моем лице – валласслин, да не абы какой, а вполне каноничный узор Андруил-Охотницы.
- Что будете заказывать? – замученный голос девушки-разносчицы выдергивает из размышлений, и я невольно морщусь.
- Гномий эль, если есть. Если нет – самый крепкий виски.
Хочется забыться. Хотя бы на ночь. Может, тогда я не буду видеть снов… странных, пугающих даже меня, того, кто уже давно забыл, что такое страх. Снов об огненной вьюге, об осколках стекла, о ледяной пустоте – они появились недавно, но лучше бы я продолжал видеть сны о калейдоскопе минувшего – Гредная, Бдения, Алтари и реки крови.
Перед носом бухается кружка с гномьим элем. Надо же, не думал, что он тут будет… впрочем, до Врат Орзаммара всего пара суток пути. Могли и привезти…
- Ты такой страшный, что не покажешь лица? – насмешливый, чуть чирикающий говорок. Поднимаю глаза на безвкусно одетую… или, точнее, безвкусно раздетую эльфийку, и усмехаюсь:
- Не про твою душу.
- Ф-фу, какой ты грубый, - она тянется сдернуть с меня капюшон, но рефлексы у меня отрабатывались десятилетиями. Перехватываю кисть, аккуратно и почти безболезненно заламывая ее за спину этой дуры. Она взвизгивает. Точно дура.
- Иди, поищи другого клиента. Я не в настроении.
Она дует губы, дергает ушами… Тяжело напоминать себе каждый миг, что здесь я не Гред, и учить уму-разуму недалеких обитателей замшелых деревенек не входит в мои права и обязанности. Потому что иногда мелькает навязчивая мысль – перебить всю эту шваль. Со стороны стола, за которым веселятся молодые люди, раздается смех и что-то весьма нелицеприятное в сторону этой самой эльфийки. Потом один из них встает и подходит ближе, протягивая руку:
- Я Кейрис. Красиво ты ее отшил. Не хочешь посидеть с нами?
Руку подаю непроизвольно – потому что, как дикий зверь, оказываюсь заворожен его взглядом. На меня, со смехом и искоркой любопытства смотрят синие-синие, словно чистейшие сапфиры, глаза – совсем как у меня, только другого разреза. В Империуме ни у кого нет таких – это, должно быть, отличительная черта юга, где обитали аввары. Считается, что у Детей Неба, у всех без исключения, глаза как небосвод – от прозрачного серебристо-голубого, чуть в сиреневу, будто рассвет, до черно-синего, как глухая полночь.
- Так ты идешь? Кстати, тебя как зовут?
Встаю, направляясь за ним. Что ж, вот и пришла пора вспомнить имя, что дали мне при рождении.
- Я Гаррет. Гаррет Хоук… из Ферелдена.
- Далеко тебя занесло, ферелденец, - парень смеется и машет на свободное место.
Нужно, наверное, все же снять плащ…Ладно. Глубоко вздыхаю, скидывая капюшон и развязывая тесемки у горла. Кто-то из парней присвистывает:
- Ого! Кей, у вас глаза одинаковые! Вы не родичи часом?
- Да ладно тебе, тут у каждого пятого такие, - Кейрис смеется, но я прекрасно слышу в этом смехе нотку недоумения и интереса. Очень… характерного интереса. Уж что-что, а чужое желание я чувствовать умею – слишком много общался с Аколитом Лукасана. Хм-м… посмотрим. Быть может, удастся забыться иначе, чем в выпивке…
Но какие же у него глаза…
- оОо –
Я пьян, да. Он пьян не меньше, от его губ пахнет алкоголем и еще чем-то непонятным… плевать. Он такой податливый в моих руках…
Выгибается, стараясь дотянуться до ворота моей рубахи зубами – его руки я крепко удерживаю за его же спиной – но я не даю, перехватываю в новые и новые поцелуи. Жесткие, если не сказать жестокие, глубокие, жаркие. Хмель бьет в виски, и сейчас главное не забыть, что он не прошел школу подчинения и принятия боли, а значит, нужно сдерживать инстинктивное желание впиться зубами и, заломив кисти к лопаткам, выдрать насухую. Он постанывает мне в рот, чуть заметно прикусывая губы, пытается вытолкнуть мой язык… нет, маленький, сегодня ты будешь снизу, даже если и рассчитывал на что-то другое.
Кровать в номере узкая, но все же на ней достаточно место для нас обоих – и я стягиваю с него одежду, покрывая короткими поцелуями светло-золотистую кожу. Он теплый, но не горячий, как Хозяин… нет, сейчас я о нем думать точно не буду. Не тогда, когда мне в ухо стонет такой отзывчивый мальчик…
Очертить губами его скулу, чуть прикусить мочку уха, дождавшись, пока он вздрогнет, скользнуть языком по шее и куснуть за ключицу. Он стонет и дрожит – уже не таясь. Подчинился и признал меня. Хорошо… Он высокий, почти с меня ростом – а ведь еще будет расти… явно регулярно тренируется на свежем воздухе – и загар, и мышцы говорят в пользу этого. Пальцы сами запутываются в кудели медных волос – жесткие, словно проволока, невероятно густые и кудрявые, они вызывают в памяти руно нероменианской породы овец, хотя те обычно темные, а то и вовсе черные….
А малыш стонет все отчаяннее, потираясь о меня стоящим членом… ну как тут отказать? Прижать к стене, все же не удержавшись от резкого укуса в плечо – он, кажется, и не заметил – сдернуть штаны, поймав шипение своими губами, медленно опуститься на колено, прихватив губами его плоть – остро-горькую, вкус которой отдает, почему-то, дымом и сталью. Провести языком по всей длине, прикусить, сжать, удержать непроизвольный рывок навстречу… Снова подняться, целуя уже припухшие губы. Он дрожит, выгибается, скользит руками по моей груди, поглаживая соски, отчего все тело прошибает искристым удовольствием, неловко распутывает завязки моих штанов, запуская за пояс руку и сминая пальцами мою плоть… почти больно. Спасибо, малыш, не поверишь, но именно это мне и было нужно…