– Лучший игрок турнира – Тотти Франческо.
О, не-е-ет!..
Застенчивый, это верно. Прежде всего – молчаливый. Я начал понемногу говорить, когда мне было почти пять лет: мне было настолько трудно складывать слоги, что мама стала водить меня к логопеду, чтобы понять, нет ли у меня каких-нибудь патологий гортани.
– Не волнуйтесь, – успокоил ее врач, сделав несколько тестов. – Франческо нужно просто начать. Он сейчас вроде машины на ручном тормозе. Надо просто опустить этот рычаг.
Он оказался прав. Как это и случается со всеми детьми, я однажды просто перестал над этим задумываться.
Оглядываясь назад, я думаю, что на мое нежелание выражать свои чувства повлияла грусть по деду Костанте, отцу моей мамы, который приехал к нам жить после ампутации ноги и чувствовал себя не очень хорошо. Он всю жизнь ремонтировал холодильные установки, и, вероятно, постоянная смена температурных режимов – из тепла в холод – спровоцировала гангрену. Наши кровати стояли в одной комнате, и каждый вечер я, притворяясь, что уже сплю, в изумлении следил за тем, как мама снимала с деда протез и клала его около батареи. В моем понимании мама снимала с дедушки ногу, и это повергало меня в ужас. Однажды ночью я дождался, когда дедушка захрапел, поднялся с кровати, тихонько подкрался к протезу, чтобы потрогать его, и обнаружил, что он деревянный. Я стремглав бросился в кровать, рискуя разбудить деда, и спрятал голову под подушку. Позже, когда я уже ходил в школу, его состояние ухудшилось, и мама попросила соседку, синьору Скибба, приютить меня на некоторое время. Папа перетащил к ней домой кресло-кровать, я ходил в школу с ее дочками, Флавией и Робертой, и чувствовал себя замечательно. Когда дедушка умер, мама, разбирая его вещи, показала мне его пожизненное удостоверение члена фан-клуба «Ромы». Я невероятно гордился дедом.
Мне часто приходилось оставаться дома в одиночестве. И я немного этого побаивался. Это случалось по утрам, когда папа уходил в банк на работу, Риккардо, мой брат, – в школу (он на шесть лет старше меня), а маме нужно было отправляться за покупками. Она собиралась и уходила, я был все еще в постели, и спустя две минуты после того, как закрывалась дверь и стихал звук ее шагов по лестнице, подступали страхи. Мне чудилось, что кто-то есть в других комнатах, я слышал странные шумы, поскрипывания, шаркания, приглушенные звуки – кажется, металлические. Тогда я натягивал одеяло на голову, притворяясь мертвым, и думал, что, когда вор (а кто там еще может быть, как не вор?) придет обыскивать мою комнату, он будет очень удивлен и разочарован, увидев мертвого мальчика, и уйдет. Слабая стратегия, но она работала, потому что никто не входил в комнату, чтобы в ней пошарить. По крайней мере, одеяло никто не поднимал. Когда я убеждался, что опасность миновала, я включал телевизор – папа купил второй, поменьше размером, чем тот, что стоял в гостиной, и поставил в моей комнате, какой подарок! – и смотрел «CHiPs», мой любимый сериал, выкручивая громкость на максимум, чтобы не слышать пугающих звуков. Спустя несколько минут запыхавшаяся мама врывалась в комнату.
– С ума сошел? Ты же оглохнешь!
И резким движением глушила звук.
Я корчил недовольную мину, но на самом деле был счастлив, что пережил этот период одиночества, и главное, был счастлив, что она вернулась. Между нами говоря, страх полностью так и не ушел: до сих пор, когда я слышу, как срабатывает сигнализация, я делаю вид, что сплю, и надеюсь на Илари, что она встанет и посмотрит, что случилось…