Накануне свадьбы у меня внутри все переворачивалось, да и мама была на пределе. Я испытывала скорее страх, чем взволнованное предвкушение, когда в очередной раз гладила свое платье и пересчитывала «сексуальные трусики». Убедить себя, что дурные предчувствия вызваны не чем иным, как свадебной нервотрепкой, не получалось, и очень хотелось пойти на попятный. Позже выяснилось, что и Йена мучили сомнения. Он сказал Линдси Рид (первой жене Тони Уилсона), что хотел даже отменить свадьбу, предвидя глубоко в душе, что верного мужа из него не выйдет.
Мы поженились 23 августа 1975 года в Хенбери, в церкви святого Томаса; праздничный обед устроили в маклсфилдском пабе «Булле Хэд». Йен позвал в шаферы Кельвина Бриггса, чем здорово меня удивил, так как я считала Оливера Кливера более близким его другом. Однако выбор оказался удачным: Кельвин был более надежным и ответственным. Йен, одетый в персикового цвета костюм в тонкую полоску от Джонатана Сильвера[6], выглядит ужасно старомодно на фотографиях. Он боялся, что в костюме у него будет глупый вид, и переживал, не затмит ли его Оливер, явившись в черном кожаном костюме (подозреваю, он и сам был не прочь так одеться). Само событие, кажется, мало значило для Йена или его друзей. Оливер удивился, что мы все-таки поженились, и как-то признался мне: «Мы больше думали не о самой свадьбе, а о том, что надеть».
Наша свадьба. 23 августа 1975.
Однако все прошло на удивление гладко. Йен очень красив на фотографиях, на его лице то выражение радостных ожиданий, которое будет постепенно исчезать. Молодые и упрямые, мы были полны решимости поставить на место циников, которые прочили нам скорый развод.
Первую брачную ночь мы провели в Лондоне, в отеле «Лайм Три», неподалеку от вокзала Виктория. Пришлось так долго взбираться по винтовой лестнице, что я начала спрашивать себя, не разыгрывают ли нас, но нет — на самом верху ждала крохотная комнатка, отданная в наше распоряжение на ночь. Йен уже погрузился в сон, а я все лежала, слушая шум машин за окном. Утром я, сорвавшись, налетела на него и чуть не насквозь проткнула его босую ногу острым каблуком. Выражение боли на его лице каким-то образом помогло выплеснуть страх и напряжение, и, сев на кровать, я разрыдалась.
Медовый месяц мы провели в Париже, остановившись в отеле «Претти» на улице Амели. Йен, в погоне за оригинальностью, распланировал все так, чтобы мы ни шагу не сделали по обычным туристическим маршрутам. Если мы шли в кабаре, то в «Крэйзи Хоре», а не в «Мулен Руж»; если отправлялись в музей, то в Музей современного искусства, а не в Лувр, и так далее. Должно быть, Йен перерыл все арт-журналы в поисках необычных мест, но все же упустил кладбище Пер-Лашез, где похоронен один из его кумиров, Джим Моррисон.
Медовый месяц. Август 1975.
Однажды вечером он привел меня в странный клуб. Мы заплатили за вход, нам вручили какие-то пластмассовые фрукты и по длинному коридору провели в синюю комнату, полную огромных подушек. Мы просидели там одни около пятнадцати минут, совершенно не представляя, что должно произойти. В конце концов фрукты забрали обратно и вернули деньги. Как я потом предположила, туда, возможно, приходили для занятий любовью.
Подозреваю, что Йен хотел не участвовать, а скорее наблюдать.
В другой раз мы отправились в парижскую таверну — она называлась «Au Lapine Agile», «Проворный кролик», — с виду очень приятную и простую, но за вход нам пришлось заплатить кругленькую сумму. Мы зашли внутрь и сели за деревянный столик. К моему удивлению, за ним же расселись и другие посетители. Йен заказал напитки, а затем, совершенно неожиданно, все сидевшие за столом грянули песню. Я не разбиралась во французском фольклоре и не знала: то ли притвориться, что подпеваю,то ли провалиться сквозь землю. Но Йен настоял на том, чтобы мы сидели и слушали.
Медовый месяц подошел к концу, а формальности с покупкой нашего дома все еще не были улажены. Мы искали жилье по средствам во всем Маклсфилде. В то время недорого продавали много домиков, нуждавшихся в ремонте, — в основном трехэтажных, построенных в годы индустриальной революции для ткачей. Верхний этаж, где раньше располагались мастерские, представлял собой чердак с огромным окном — ткацкое ремесло требовало много света. Домики были все изъедены жучком; ванных комнат в них не было. В конце концов семья Йена нашла дом в Чаддертоне, местечке на окраине района Олдем, в нескольких минутах езды от них самих. Нам пришлось занять у тетушки Нелл сто фунтов, но все же в этом районе цены были более приемлемыми. До переезда мы некоторое время жили с бабушкой и дедушкой Йена в Хьюлме, пригороде Манчестера.
Йен всегда интересовался музыкой реггей; пластинки Боба Марли и Toots and the Maytals уже фигурировали в его коллекции. В Хьюлме (не самом благополучном районе) можно было окунуться в местную культуру. Йен начал проводить много времени в музыкальном магазине на Мосс-Сайд, слушая различные группы реггей, но, так как наш дешевенький проигрыватель стоял запакованный и ждал переезда, истратил на пластинки немного. Он вновь был заворожен жизнью, отличной от его собственной, и начал ходить туда, вде белые обычно не появляются. Он водил меня в «Мейфлауэр» на Белль Вью: это место в лучшем случае можно назвать убогим подражанием «Коттон Клаб», а в худшем... Достаточно сказать, что там проводились третьесортные рестлерские поединки.
Часто ходили и в «Бритонс Протекши» в привокзальном районе Кнотт Милл. В этом заплеванном, замусоренном заведении женщин не обслуживали, так что меня выставили. Вместо того чтобы идти куда-то еще, мы стояли в грязном коридоре, тянувшемся вдоль бара. Здесь запрет милостиво снимался. Там мы коротали время до открытия соседнего «Африк». В маленькое, скупо освещенное помещение нужно было подниматься по узкой крутой лестнице (недалеко от этого местечка потом открылась Hacienda). Крошечный танцпол был пуст, и несколько чернокожих, стоя вокруг импровизированного бара, пили прямо из бутылок. Я поразилась, увидев, что напитки подавали не из-за стойки бара, а из ящика, стоявшего на полу перед ней. Я чувствовала себя чужаком, притом очень заметным, и вздыхала с облегчением, когда мы наконец уходили.
Было ясно, что нам еще только предстоит узнать друг друга. Позже Йен взял меня туда же с Кельвином Бриггсом и его подругой Элейн. Людей было больше, ящик исчез, и напитки нам подали в стаканах. Заиграла «Rock Me Baby» Джорджа МакКрэ, на танцпол вышла стриптизерша и стала скидывать с себя одежду. Сперва я смутилась, а затем меня охватила злость на Йена, который притащил нас сюда. Я выскочила из клуба, Кельвин и Элейн отправились вместе со мной, но Йен не двинулся с места. Когда он наконец вышел, мы начали орать друг на друга прямо посреди улицы. Йен был очень зол и заявил, что мое возмущение — чистой воды расизм, потому что стриптизерша была белая, а зрители черные. Я объяснила ему, что просто не хочу смотреть на стриптизершу, какого бы цвета она ни была, а в ответ услышала: «После свадьбы ты изменилась»,
Вечеринки в Маклсфилде сошли на нет. Оливер Кливер и Питер Рид отправились в Оксфорд, Джон Тальбот переехал в Лондон, и Элен Аткинсон Вуд тоже — она поступила в художественный колледж Голдсмит.
Мы были совсем молодыми, и, конечно, нам было чрезвычайно скучно жить вместе с бабушкой и дедушкой Йена. Порой они тоже чувствовали себя неловко. Я все еще пыталась закончить старшую школу, совмещая учебу с работой; я изучала английскую литературу, и, естественно, нужно было много читать. Ежечасно опасаясь, как бы кто не заглянул в окно, старики даже днем держали шторы задернутыми практически наглухо, при этом из экономии не позволяли включать свет. Мы сидели как кроты в норе; учиться в таких условиях было очень трудно. Зимой, опять же из экономии, дом едва отапливали — относительно тепло было только в одной комнате, где мы все и ютились, стараясь согреться.
Тем не менее Йен чувствовал себя там как дома. Даже когда все бумаги были готовы, он все тянул с переездом. Мне же, напротив, очень хотелось начать обустраивать новое жилище, где я буду хозяйкой. Обстановка у стариков стала удушающей, и лишь гордость помешала мне собрать чемоданы и отправиться домой, к маме. Бабушка и дедушка Йена обращались с нами слишком уж хорошо, заботливо подбегая при первой необходимости. Я чувствовала себя менее самостоятельной, чем когда жила с родителями. Во всем доме было всего две розетки. Это, среди прочего, исключало возможность завести стиральную машину. Бабушка Йена всегда рвалась сама стирать всю нашу одежду в кухонной раковине. Нам не разрешали вносить вклад в семейный бюджет — ни гроша. Хотя Йена, казалось, это ничуть не волновало, мне было очень неловко. Все проявления наших чувств друг к другу приходилось приглушать: заниматься любовью тихо, ругаться шепотом. Однажды вечером мы поднялись к себе, чтобы наедине поскандалить, а бабушка Йена вошла и села между нами на кровать. Из дома можно было выбраться разве что затем, чтобы продавать бланки футбольного тотализатора в окрестных домах — дед работал на одну из букмекерских контор.
6
Модельер Джонатан Сильвер в конце семидесятых открывает свои первые магазины мужской одежды в Манчестере, Ливерпуле и Лидсе. Его идея заключается в том, чтобы по доступным ценам приобщить жителей английского Севера к лондонской моде.