Я все понял, и хорошо представил, как трубка в руке Навоза снизилась на полметра ниже, где ее перехватили, обсмаленные бесчисленными «примами», детские пальцы, которым сорок восемь лет.
Дядюшка был пьян. Но это как всегда. В общем-то погода располагала к выпивке. Деньги у меня были, вернее, их тратить не на что. Кто знает, может быть, градусы помогут мне хотя бы забыть про вирусы злосчастного Арафата. Дядюшку я не видел с осени девяносто третьего года. Запомнился топот его детских ботинок по ступенькам. А я остался, успел отогнуть ковер и рыгал на пол, проснулся, когда за окнами темно. «Я вовремя ушел», — только и сказал потом в ответ на мой рассказ Дядюшка Стоунз.
— Выходите мне навстречу, там схлестнемся и что-нибудь придумаем, — выпалил я, лихорадочно соображая, стоит или не стоит мне с ними выпивать.
Навоз — гигант. Выше меня. Руки у него длиннее ног. Руки барабанщика, Навоз и есть ударник с двадцатилетним стажем. Поющий ударник, любит уточнять Навоз, как Дон Хенли из моей любимой группы «Иглз». Подвыпив, Навоз — Олег Возианов обращается к друзьям «орли мои» с грузинским акцентом. Так, якобы, говорил сам Сталин.
Гладиаторские грабли Навоза я разглядел издалека. Но Стоунза рядом с ним не было.
— А где Друг Люцифера?[5] — я изобразил панику — Где Дядюшка?
— Причем тут Люцифер?! — с неподдельной тревогой переспросил Навоз. Но тут же похвалил мои отросшие волосы и одежду в стиле начала семидесятых.
Позже я узнал, что Навоз не любит теперь понапрасну упоминать нечистую силу, читает брошюры о Конце Света. Волосы его от природы вьющиеся пшеничными колечками нисколько не поредели, но лицо стало меньше, от скул к челюстям пролегли глубокие морщины.
Под липою мочился Стоунз, похожий на Питера Лорре в светлом парике. Липы цветут в конце мая, может быть, к этому времени, пропадет во рту эта гадость, знак присутствия невидимых паразитов. В случае победы, они уступят мой труп местным мухам и скромно растворятся в воздухе. Не думайте, не все вирусы снимаются в порно под микроскопом. Самая строгая паранджа — прозрачная. Однако, что за божество с физиономией Арафата сотворило Навоза и Стоунза?
— А Вы все улыбаетесь, Гарри, — Стоунз произнес первую букву моего имени раскатисто, по-украински.
Я промолчал. В глубине я был рад встрече с чудаком, заставшим прежнюю жизнь. Вот уж неделю я провожу по пол дня в библиотеке среди старых газет. Словно на дне затопившего древний город озера. Многие события мне давно знакомы и, кажется, острые бормашины моих глаз выкалывают на ветхой бумаге сообщения о них. Для меня главное помнить, что давно известно, ничего нового мне знать не надо. И лучше мне не мешать. Может быть, Стоунз посещал «Поплавок»? Пусть не за свой счет, но мог он там бывать. Об открытии ресторана «Поплавок» на набережной я прочитал в газете за 1968 год. Стоунзу тогда было сколько? Лет семнадцать. О том, что 10 сентября 1966 года Джонни Холидэй вскрыл себе вены, Стоунз, тем не менее, помнит. Часть крови, вытекшей из Холидэя, попала под этикетку «Бiле Мiцне», поэтому так жадно отсасывали мiцняк со ствола юные вампиры с кадыком и губами в помаде, но бессмертными это их не сделало. Джонни Холидэй оказался более живуч. Возможно, кровь Холидэя поделило между собою начальство, а в бутылки с мiцняком тогда подмешивали кровь собачью, пепел хунвейбинов, сожженных гиперболоидом в отмщение за резню на Даманском…
— Та не, Гарри, шо ж не помнить — помню. Только я там не бухал. Поплавок посещали Пальма, Паша…
— Яссссно, — протянул я, подражая Стоунзу.
— Шо там у Москвi, у стольцi?
— В смысле шо? Шо в Москве?
— Ну да.
— Мечтают попасть в мемуары (Навоз глянул искоса при этом слове). Прочтут свое имя на странице — значит, жизнь удалась. Типа: При штурме телецентра отличился Кирил Кирилко, студент-юрист, кровавый мальчик с пирожком революции… В таком духе. Прошел фестиваль «Старородящие русского рока». Ходит…
— …театральный зритель, — подсказал Стоунз. Он плохо понимал, что я говорю. — А у нас бригадир взял фамилию жены — Очечко. А его фамилия — Волкодав.
— А где-то рядом усераются верующие. Мюриды в вонючих трениках. Даже Сермяга сказал: А тут еще этот джихан начнется, блядь, на хуй, блядь (от мата лицо Навоза сморщилось). Достается и евреям. Гитлер…
— Гитлер хуй дрочил, — быстро вставил Стоунз, глядя себе под ноги. Навоз снова покривился.
— Естественно. В Москве, в основном юноши, причем заглядывают в рот мудрецам, а оттуда прет ссакой других мудрецов. Очередной Мудрец Моча…
— Мудрец… Моча… — Стоунзу понравилось, он посмеялся своим смехом, который мы все когда-то умели изображать: И… И… И…