С четвертого класса им стали читать каждый предмет в отдельном кабинете, в том числе и природоведение. Слухи о необычном питомце достигли школы. Преподаватель биологии без особой радости как-то обмолвилась: «А вот у такого-то дома в тазу уже полгода живет, кто бы вы думали — пресноводная рыба, речной карась», и не похвалила его. Пресноводная рыба была поймана орденоносным дедушкой в одном из прудов рыбсовхоза Григорьевка. Он ездил туда рыбачить с Семеном Рувимовичем в трофейном автомобиле Опель Олимпия. Потом у деда случился первый инфаркт, и водить машину ему больше не разрешали. Через буфет в Обкоме для больного достали немного черной икры. И мальчик впервые в жизни ее попробовал. Траурного цвета дробинки… Он ощутил себя тюремщиком жалкой рыбешки, вылупившейся где-то совсем рядом, из такого же шарика, и до конца дней своих, если так говорят про чешуйчатых, обреченной быть узницей тесного таза, где еще совсем недавно замачивали белье, страшные носки взрослых людей и его оскорбительные шорты, маечки игрушечных размеров.
В палате у деда его поразила песенка группы Манго Джерри — мальчик прижал к уху слабенький динамик транзистора, и напряженно, с по-детски суровым лицом, запоминал звучание каждого инструмента, интонацию голоса, слова. Вроде бы что-то запомнил. Правда воспроизвести услышанное он мог только собственным ртом, другого инструмента не было, прогуливаясь в сквере, пока идет урок физкультуры. От нее ему выписывали щедрые и долгие освобождения. Приходилось наигрывать губами, спохватываясь, если выходило слишком громко. В классе его за это ненавидели, прохожие вздрагивали. Но все это были мелочи… Главная забота — живой мученик в тазу, водруженном на табурет, сколоченный сразу после войны полковым плотником. Ведь полковником был его дед? Он не понимал разницы в чинах и званиях. По-моему, все это лишнее, рассуждал мальчик, взрослые, особенно выпивши, «под мухой», он уже слышал такое выражение, случалось, запугивали его сиротским будущем: «Вот умрем мы, тогда ты поймешь…»
Умрет карась — я не переживу.
Я умру — он скорее не заметит.
Некому станет крошить ему в воду хлеб. Зато мой труп быстро начнет разлагаться, прилетят мухи, много мух, усядутся на мертвое тело рядом с тазом. Они будут откладывать яйца, а из тех в свою очередь вылупятся новые мухи. Со временем рыбка научится ловить мух своим хрящеватым ртом и, питаясь ими, будет поедать в какой-то степени мясо своего хозяина. Мой труп спасет тебя от голодной смерти. Это ли не дружба? Это ли не идеальный союз, внеполовой, вневидовой, внеэмоциональный, вечный? Прожить всю жизнь рядом с рыбой в воде, не сказав друг другу ни слова.
Но так ли уж они совсем чужие? Карась, дикий предок жутковатых телескопов и вуалехвостов и бесчешуйный, бездушный, холодно чуждый по духу тем, среди кого он живет, любитель Манго Джерри? На последней странице польского журнала (продали с нагрузкой, за рубль тридцать пять, там было что-то про Блэк Саббат) он обнаружил гороскоп. И коверкая похожие на украинские слова вычитал, что родился под знаком рыб. Каких?!
А вокруг, внизу, под гастрономом, вверху у соседей на балконе, во дворе, за праздничным столом среди дедовых гостей не смолкают разговоры о половом размножении. «Анжелика и король» не сходит с казенных простыней в кинотеатрах. Его не пускают. Он и не рвется. Слова, которые он запомнил, но в отличие от песенки рыболовов Манго Джерри не повторяет, звучат так, словно их торопятся произнести, пока болезнь не пошлет их на хуй, вон. Вот эти слова: «фигурка», «ножки», «личико». К счастью ничего этого нет, у моей рыбки все это отсутствует, моя рыбка никого не любит, мне даже не известно, самец это или самка.
Деду, оправившемуся от инфаркта, икра больше не полагается. Но мальчик, желая вспомнить себя с детской стрижкой, обнаруживает у матери в ящике трюмо одну вещицу. Этот предмет, как ему кажется, лишний раз подтверждает его родство с рыбами. Вещица, он катает ее по столу, точно котенок шерстяной клубок, напоминает ему огромную икринку. Внутрь шара встроено цветное фото первоклассника. Остроухий, чем-то огорченный ребенок с темными кругами вокруг неславянских глаз смотрит на него требовательно и печально. Ребенок пробуждает в себе беса. В мальчике просыпается Чорт. Отныне ему ясно, каким звеном служит рыба в тазу для магической операции. Его задача — снабжение кормом, через хрящеватый рот карася, авторов песни «Свет черной луны». Снующее в посудине бессловесное туловище с плавниками является кондуктором, с помощью него взимают плату-парнус те, кто исполняет неслышную для посторонних мелодию дальнейшей жизни, задает ритм конспиративному танцу жреца-вредителя. Музыкантам, зная их капризные желудки, посылают диковинные закуски и выпивку. Безголовые официанты появляются из-за угла с блюдами, прикрытыми салфетками траурного вида. Нечто подобное он успел прочитать в «Антологии сказочной фантастики». Книгу, чтобы заслужить доверие мальчика, достал ему один молодой человек, дальний родственник. Мальчик спросил у него про Манго Джерри. «Попробовать можно, — задумчиво произнес дальний родственник, — Если не сам пласт, то по крайне мере, запись с пласта. Сделаем».