Леха засмеялся, показав крепкие, белые зубы. Смешного тут, конечно, мало.
– А если не к военным?
– Тогда смотря к кому. Могут поменять – если кто-то на нашей стороне сидит или нужен. Могут продать в рабство. Могут пытать до смерти, могут опустить, это у кого чего в бошку взбредет. Фашики самые опасные, они как эсэсовцы, а еще есть родоверы, они могут в жертву принести…
– Подожди. – Я даже не обратил внимания на слова о принесении человеческих жертв. – Опустить, это…
– Ага, – буднично пояснил Леха, – в ж… вы…т. Такое было не раз и не два. С той стороны – п…ров полно. Хотя тут тоже у кого как. Некоторые п…ров сами расстреливать готовы, а некоторые…
– А что – они не опасаются?
– Чего?
– Тут, между прочим, тоже украинцы живут. И если они опускают…
– А ты тут будешь опускать? Не будь как они!
Так я впервые услышал эту фразу – не будь как они. Для некоторых в пограничной зоне это были просто слова, некоторые сверяли всю свою жизнь с этой немудреной фразой. Не будь как они. Не будь фашистом.
– Ну да. У меня, например, не встанет.
– То-то и оно. Могут на кол посадить. Могут на органы продать. Надо держать ухо востро… на подвал не попадаться…
– С…и.
– Вот именно. И не боятся. Это мы всегда и во всем виноваты. А они – что бы они не творили, им прощение будет. Особенно после двадцатидневной войны. Они – те, кто сражается с Мордором, с силами вселенского зла, а зло это мы и есть, русские. Мы – тот самый Мордор, орки и все прочее. Если они будут пытать – если даже они это будут делать где-нибудь в Брюсселе, посреди улицы – никто и ничего не скажет. Если мы будем пытать – про это покажут все телеканалы мира и это будет очередным подтверждением преступного характера российского режима и народа в целом…
– Здорово…
– Знаешь, когда у меня глаза открылись? Я с одним украинцем переписывался. И он мне как-то выдал: вы все – быдло и уголовная мразь, даже если не сидели[16]. Тут-то до меня и дошло, что наши слова для них – что горох в стену. Хватит говорить и писать, уже мочить надо. Время для слов прошло, пришло время для пуль…
Ростовская область, база спецназа. 22 апреля 2021 года
К утру начали возвращаться из Ростова бойцы, и тут я понял смысл слова «маргиналы», понял сам, без лишних расспросов. Дело в том, что, когда осуществлялся контролируемый вывод войск обеих сторон из ДМЗ, на нашей территории оказались десятки тысяч мужиков, молодых и не очень, которые уже забыли, как держать в руках отбойный молоток или лопату, но хорошо помнили, как держать в руках автомат. К решению проблемы подошли комплексно. Тех, кто успел сколотить банды на территории России, посадили, кого на двадцать, кого на пожизненку, многих застрелил при задержании отчаянный Ростовский ОМОН и спешно переброшенные в регион отряды спецназа из СКФО[17]. Кто высказал желание воссоединиться с семьями и взяться за труд – тем дали такую возможность. Кого отправили на профессиональную переподготовку. А наиболее опытным, прошедшим реальную школу боевых действий, предложили поступить в военное училище или просто подписать контракт и служить. Тем более что контрактников всегда не хватало. Часть из тех, кто подписал контракт, так и осталась служить на границе или на территории ДНР и ЛНР. Демилитаризованную зону они знали, как собственный сортир, потому что это и был их дом… бывший дом. Задачи были простыми – шариться по украинской стороне ДМЗ, партизанскими действиями подрывать моральный дух и наносить материальный урон противнику, вести разведку, не допускать прорыва противника через ДМЗ… ну и так далее. С точно такими же задачами с той стороны действовала НГУ – Национальная гвардия Украины.
Бойцы эти проходили курсы молодого бойца, но дисциплина у них оставляла желать лучшего. Так что в отряды давали специалистов по сложным специальностям, например, профессиональных снайперов, саперов, связистов, медиков. Вот в качестве приданного специалиста – снайпера – в группу попал я.
Снайперы в группе уже были – четверо на двенадцать человек, видимо, они при необходимости разделялись на четверки как в 22 САС, и в каждой четверке обязательно должен был быть снайпер. Сейчас эти четверо стояли передо мной, и младшему из них было столько же, сколько и мне, а старшему – аж пятьдесят три года. За каждым из них – несколько лет войны…
– Оружие к осмотру…
Усмехаются. Мол, чему ты нас научишь. Но команду выполняют.
Неплохо. СВД, «Мосинка», семисотый «Ремингтон» и «Вепрь». «Вепрь» – сто двадцать третий, но со стволом длиной в семьсот миллиметров, тяжелым – ни у одной СВД такого ствола нет. Плюс бесшумное оружие – один карабин СКС с оптическим прицелом и глушителем, один ЧеЗет, под 7,62*39, тоже с самодельным глушителем, один ВПО-209 и один МР-378[18]. На ВПО и на МРке стоят прицелы ПУ 3,5, на одном явно новодел, на другом военный, но у этих прицелов есть новоделы намного лучше военных, их сейчас Новосибирск выпускает. И глушаки. Назначение понятно – оружие для ближнего и для городского боя, бесшумное. На «Чезетке» видны следы на патроннике, что-то с ним сделали. Я достаю патрон – так и есть. В автоматную гильзу запрессована тяжелая винтовочная пуля. А патронник, скорее всего, токарным станком кустарно развернули под самодельный спецпатрон, но долго такая штука не протянет.
16
Это не разжигание, а реальное высказывание реального украинца, которое автор выкладывал в своем ЖЖ.
18
ВПО-209 – АК под патрон-парадокс ТКМ366, гладкий ствол с нарезным участком. Позволяет использовать пули весом до 18 граммов, что тяжелее, чем у патронов СП для «Винтореза». С глушителем выстрел почти бесшумный, лязг автоматного затвора заглушает звук выстрела. И в магазине может быть до 30 таких патронов. МР-378 – винтовка Мосина, перестволенная под патрон 411 ТКМ. Сочетает почти полную бесшумность и сокрушительную убойную силу, энергетика пули на выходе из ствола с самой тяжелой пулей – 4800 джоулей.