— А потом эта же интеллигенция разрушила собою же созданный строй, — тихо сказала Анна.
— Я тебя породил, я тебя и убью, — буркнул Стас на всю комнату.
— Так что, нам агитаторами стать? Газета, листовки? — заволновались другие.
— Газета не только коллективный пропагандист и агитатор, но и организатор. Владимир Ильич Ленин, — процитировал Станислав своим громовым голосом, и все оживились, стали выкрикивать идеи, какие-то нелепые и смешные.
— Сейчас у вас возможности гораздо шире, товарищи. Пофантазируйте. Ведь не всему вас учить, — говорил Сергей Геннадьевич, но его голос уже тонул в гвалте.
11
Они долго еще могли говорить, но было поздно, пора расходиться. Поспешили на метро все вместе, продолжая галдеть, и, только спускаясь под землю, ощутив на себе внимание бессонных контролерш, милиции и видеокамер, члены группы стали сдерживать себя, избегать особо ярких слов и перешли к обсуждению исключительно практических моментов, так что со стороны могло показаться, что это команда фанатов какой-то рок-группы обсуждает свой будущий сайт и атрибутику. Валька стоял отстраненный от этой гомонящей толпы, прижавшись к двери вагона, закинув голову и следя за всеми одними глазами. Губы его тихонько двигались, словно он что-то про себя напевал. Но в глазах было глухое, задавленное раздражение.
Анна выходила первой. С ней стали прощаться заранее. Станислав, как всегда, переломившись, целовал ручку и называл барышней, Лиза висла на шее в таком нежном порыве, будто расставались надолго и уходили на боевые подвиги. Валька, не меняя позы, смотрел на все это сверху вниз. Наконец Анна обернулась к нему и протянула руку. Валька не шевельнулся. Поезд остановился, двери открылись. Анна ждала.
— До свидания? — сказала она, а в глазах было недоумение и задетая гордость.
— Пока, — равнодушно сказал Валька, так и не дав руки. Анна вздернула бровь, резко отвернулась и вышла своим боевым шагом.
Оставшиеся замялись, старались не глядеть на Вальку, догадываясь, что стали свидетелями ссоры. Двери принялись закрываться, но тут он сорвался с места, раскидав всех, в последний момент вывалился на платформу. Поезд дернулся и поехал. Край плаща Анны уже скрывался в переходе. Валька бросился следом и, громко бухая ботинками, полетел вниз по эскалатору. Анна цокала каблучками ритмично и быстро; он громыхал сзади, прыгая через ступени, не в такт.
Когда вылетели на платформу, поезд, махнув хвостом, скрылся в тоннеле. Анна, с досадой глядя ему вслед, даже топнула ножкой и резко обернулась к Вальке. От неожиданности он чуть на нее не налетел.
— Ну и чего ты хочешь? — спросила она. Лицо было гневным, чуть розовым от бега. — Показал себя, свой характер при всех показал, так радуйся. Чего теперь хочешь?
Валька глядел на нее и молчал, переводя дыхание. Анна ждала ответа, не отводя глаз. Тогда Валька выдал тихо:
— Тебя.
Ее зрачки расширились, и она зашипела злобно сквозь сжатые бледные губы:
— Да как ты смеешь? Что ты о себе думаешь? Если я тебя в нашу ячейку ввела, так я теперь и спать с тобой буду?! Да ты никто, ничтожество ты, понимаешь это! Ты быдло, один из этих вот козлов, кому не надо ничего в жизни, у кого телевизор вместо головы! С чего ты взял, что ты нужен мне?
— А зачем ты тогда за меня схватилась? — тихо и вроде бы даже спокойно заговорил Валька, но с каждым словом, медленно, набирая обороты, распалялся и он. — Захотела своим благородство свое доказать? Перевоспитать меня решила, сделать сознательным? Так ради чего вы тогда стараетесь, ради чего все это делаете? Не ради таких вот, как я, разве? Других-то и нет. Молчишь?! А я тебе скажу, ради чего! Ты — ради чего!!! Сергей Геннадьевича своего ради! Таскаешься за ним и так и будешь таскаться! А он в тебе не видит женщину. Он в тебе свою ученицу видит и до конца жизни видеть ее будет. Для него и ячейки все ваши — только внеклассные занятия, думаешь, он серьезно к революции относится? Просто, чтобы вы по подъездам не болтались, вот занимается этим, из хороших, конечно, побуждений, но не тех, о которых ты думаешь. А ты! Отличница, активистка! Идее посвятить себя захотела, на личную жизнь забить, как у революционеров твоих было, — так, да? А их постреляли всех, революционеров твоих. И ничего от них не осталось. Никому сейчас не нужны ни подвиги их, ни жизнь. Так и твоя вся пройдет…
— Молчи! — выдавила Анна глухо свистящим болезненным шепотом, и Валька осекся. Он лупил вслепую, выговаривал свои обиды, ревность, но по мере слов, замечая, как меняется лицом Анна, понимал, что режет по живому, что попал в точку, и продолжал.