Выбрать главу

Но особенно нравилось Ване, что в больнице можно спать и спать, хоть целый день, отоспаться за все четыре года службы у купца.

Кормили в больнице плохо: утром кружка чая с хлебом, в обед — жидкий суп и каша, вечером — снова чай. Но Ване казалось, что пища очень хорошая. Никогда еще мальчик так плотно и вкусно не ел.

Больница Императорского общества призрения неимущих была запущена и вся тесно заставлена койками. Но ослепший мальчик не видел ни тараканов, ни рваных простынь, ни облупившейся краски на стенах.

Каждые три — четыре дня к его постели подходил доктор.

— Ну, Иван, сын Васильев, видишь меня? — весело спрашивал он.

Ваня печально качал головой.

— Еще лучше, что не видишь! — раскатисто смеялся доктор. — Глядеть не на что! Рожа толстая, а на носу бородавка.

Осматривал Ваню и спрашивал:

— Лоток, говоришь, на голове таскал? Ящики с мылом? Бочонки селедок? Эх, и зверюга твой купчина!

— А почему я ослеп? — спрашивал мальчик.

— Лоток да бочонки на мозг давили, — сердито объяснял доктор.

По воскресеньям Ваню навещала мать. Она неслышно садилась на табурет у кровати, брала Ванину руку и, держа ее, все время плакала. Потом так же неслышно уходила.

Почти полтора месяца пролежал Ваня на койке.

Сколько он передумал за эти долгие дни и ночи! Сколько снов перевидел! Работая у купца, Ваня так изматывался, что едва ляжет — сразу словно провалится в глубокий омут. Никаких снов. А тут, в больнице, мальчик отдохнул, и, может быть, потому, что был слепой и наяву ничего не видел, ночью в его памяти теснились знакомые лица, улицы, деревня…

Чаще всего ему снилась соль. Целые горы соли — белые, блестящие. И под ногами соль хрустит, и на зубах солоно.

Мальчик метался в кровати и что-то бормотал: разговаривал с отцом-солеваром. Хотя уже девять лет минуло со смерти отца, все еще не мог Ваня спокойно глядеть на соль. Чудилось: соль эта отцовским потом и кровью пропитана.

Все детство, до пяти лет, мальчик провел на солеварне Леденгского казенного завода. По всей Руси леденгская соль славилась.

Не раз глядел Ваня на пробитые в земле глубокие колодцы, с широкими деревянными трубами, вставленными в них. Видел мальчик: по этим трубам насосы, всхлипывая и завывая, гонят вверх мутную серо-бурую жидкость — соляной рассол.

А наверху, в приземистых, полуразвалившихся, прокопченных сараях — «варницах» — установлены огромные, метра два в поперечнике, железные сковороды, под ними огонь бушует, а на сковородах (их называют чренами) выпаривается рассол. Вокруг курится вязкий, густой дым. В горле от него першит, глаза пухнут и слезятся. А солевары суетятся в чаду, в клубах пара, кидают дрова в покрытые толстым слоем сажи низенькие печи без труб, перемешивают рассол.

Тут же возле чрена с кипящим рассолом трудится отец. Он напоминает повариху, которая ложкой-шумовкой снимает с супа мутную накипь. Только у поварихи ложка легкая, маленькая, а отец удаляет из бурлящего рассола глину и песок огромной, тяжелой «шумовкой», неуклюжей, как длинная изогнутая лопата.

Во сне Ване всегда казалось, что солевары похожи на чертей или на грешников в аду. У них в избе висела такая цветная картинка: ад, раскаленная сковорода, на ней корчатся грешники, а вокруг скачут черти, черные, хвостатые, и поленья в огонь подкидывают. Точь-в-точь, как на солеварне.

Вот снится ему: приходит отец с работы, огромный, бородатый, краснолицый, в разбитых сапогах и выцветшей холщовой рубахе. Лицо и шея у него вспухли и нестерпимо зудят, словно тысячи комаров день-деньской жалят отца. На заскорузлых руках кожа потрескалась, разъеденная крепким соляным рассолом. Глубокие трещины гноятся и никогда не зарастают.

Отец глухо, надсадно кашляет и все за грудь хватается.

— До печенки просолили меня! — хрипит.

Долго хворал отец. Но работу не бросал: жить-то надо. А детей трое, мал мала меньше. У смотрителя Устрецкого, управляющего Леденгскими солеварнями, расчет крутой: пуд соли добудь — получишь фунт хлеба в заводской лавке.

Однажды отец пришел с работы, лег, всю ночь кашлял, а наутро не встал.

Мать к смотрителю пошла: помоги. А он говорит:

— Твои дети, ты и корми…

…Часто снилась Ване и другая картина. Прошло несколько недель после смерти отца. Голодно. Мать сшила ему, старшему братишке Коле и маленькой Маше котомки из старого полотенца и рваной занавески.

Вот идут они втроем по веселой шумной ярмарке. Побираются. Поют песни, протягивая руки к подгулявшим мужикам и бабам. Маша быстро устает, и тогда Коля несет ее на закорках. Кто выругает их, а кто и положит в котомку огурец, яйцо или горсть проса. Однажды пьяный барышник, выгодно продав лошадь, даже целый алтын[2] отвалил…

вернуться

2

Алтын — трехкопеечная монета.