«Эх, видно, и впрямь важная птица! — с горечью подумал начальник покровской уездной тюрьмы. — Побоялись его у нас оставить. Вот тебе и побег, и повышение, и орден в петличку!»
Начальник тюрьмы так расстроился, что тут же запил. Он так и не узнал, что шпик был прав. Бабушкин действительно открыл в камере № 5 настоящую школу. При шпике они изучали географию да геометрию, а как только парня убрали из камеры, Бабушкин снова стал читать ткачам наизусть статьи Ильича из газеты «Искра». Потом совместно обсуждали их.
Прощаясь со своими товарищами-ткачами перед отправкой во Владимир, Бабушкин шутливо сказал Лапину:
— Тебе, Климентий, придется теперь стать вместо меня учителем «Покровской школы № 5». А я, как только доберусь до Владимира, — открою там новое учебное заведение! Будем распространять просвещение по губернии!
Так и получилось: вскоре в одной из камер владимирской тюрьмы стала работать новая «школа», организованная товарищем Богданом.
Восемь прутьев
1. Господин Неизвестный
Во владимирской тюрьме в первый же день Бабушкина привели к начальнику.
— Значит, господин Неизвестный? — сказал тот, с любопытством оглядывая нового арестанта. — Имя, фамилию — забыл? Откуда родом — забыл? Где живешь — забыл?
— Все забыл, — подтвердил Бабушкин. И чуть усмехнулся одними глазами: — У меня, ваше благородие, с детства память хилая!
Ух, как взорвался после такой же фразы жандарм, арестовавший его в Покрове! Но у начальника владимирской тюрьмы нервы, очевидно, были покрепче.
— Ничего, голубок! Мы тебе память вправим, — бодро пообещал он. — У нас на сей счет — профессора!..
Бабушкина провели в соседнюю комнату. Заставили раздеться.
Тюремщик, невысокий, толстенький, сел за стол и на листе бумаги сверху крупно написал: «Приметы господина Неизвестного». Другой тюремщик, помоложе, с усиками, подошел к Бабушкину и, обмеряя его рулеткой, как портной, стал диктовать:
— Рост два аршина четыре вершка, длина ног — аршин с вершком, длина рук — четырнадцать вершков с половиною, телосложение среднее.
Толстяк за столом быстро записывал.
— Форма головы, — продолжал усатый, — удлиненная. Форма ушных раковин — правильная; цвет волос — русый, прическа — косой пробор с левой стороны: глубина глазных впадин — в норме, цвет глаз — серо-голубой.
Он диктовал долго. Как дотошный ветеринар с лошади, описал подробно все «статьи» Ивана Васильевича. Указал, что усы — широкие, без подусников, бороду бреет, очков не носит; нос — прямой, переносица с небольшим выступом.
«Ишь ты! — Бабушкин с удивлением ощупал пальцами свой нос. — И впрямь выступ…»
А тюремщик диктовал дальше. Сообщил, что господин Неизвестный имеет привычку щуриться, заставил Бабушкина пройтись по камере и отметил, что походка у господина Неизвестного «тихая, спокойная» и весь он производит «обманчивое впечатление человека кроткого».
Потом толстяк провел черту и записал: «Особые приметы». Жирно подчеркнул эти слова красным карандашом.
«Значит, чем я отличаюсь от других людей? — подумал Бабушкин. — Интересно, чем же?»
Усатый внимательно оглядел Бабушкина и продиктовал:
— Первое: припухлые, красноватые веки.
«Так, — подумал Иван Васильевич. — И тут мне купеческое наследство подпортило».
Усатый тюремщик заставил Бабушкина открыть рот и продиктовал:
— Второе: сломан нижний левый крайний коренной зуб.
Потом на Бабушкина нацелил свой аппарат маленький суетливый старичок фотограф. Снял его и в профиль и анфас.
«Одну бы карточку матери послать, — подумал Бабушкин. — Все бы толк!»
Как сокрушалась мать, когда они виделись последний раз! Уговаривала хоть сфотографироваться. Чтоб портрет на память остался.
Ивану Васильевичу очень хотелось тогда хоть чем-то порадовать мать. Ведь так редко он видит ее. И так мало хорошего в ее жизни. Все стирает белье на чужих кухнях. Но он наотрез отказался.
Фотографироваться подпольщику нельзя. Суровы законы конспирации. Фотография может попасть в руки сыщиков, облегчит им поиски.
Бабушкина увели в камеру.
Но перед тем начальник тюрьмы сказал ему:
— Вы у нас в «неизвестных» долго не походите! Сделаем известным! На всю Россию!
Начальник велел напечатать триста листков с «приметами» господина Неизвестного и шестьсот фотографий его: триста — в профиль и триста — анфас. На каждый листок с приметами наклеили по две фотографии и в конвертах со строгой надписью «совершенно конфиденциально» разослали по всей России.