— Извините… Страшно разболелась голова, — не найдя другого выхода, сказал он, сжав ладонями виски, и отодвинул свою чашку.
Голова у него действительно зудела, будто Бабушкин лежал на муравейнике.
«Чертова краска», — думал Иван Васильевич, еле сдерживая желание почесаться. Украдкой провел рукой по волосам. Вот так раз! На ладони черный след.
«Линяю, как кошка! Поскорей бы кончился этот проклятый ужин».
К счастью, хозяйка, услышав, что у гостя болит голова, тоже отодвинула чашку. Все встали из-за стола. Хозяйка ушла, сказав, что гостю уже приготовлена комната и она пришлет ему порошки от мигрени.
Бабушкин, сопровождаемый студентом, с радостью удалился.
— Ну, как вам моя маман? — спросил Игорь.
— Очень! Очень милая! — сказал Бабушкин. — И по-французски она так блестяще!.. — Он усмехнулся. — Ну, вот что. На рассвете я уйду с дачи. А как иначе? — сказал он, заметив удивление студента. — Завтра ваша маман опять заговорит со мной по-французски. Не могу же я опять: «Ах, ах, голова болит»? Да и с моим юридическим факультетом ерунда получается. Все-таки простому слесарю трудно, знаете, так, с ходу, стать юристом.
— Но маман же завтра изумится! Куда вы делись?
— Соврите что-нибудь. Мол, Николай Николаевич просил извинить. Его срочно, телеграммой, вызвали в Киев. Брат умирает.
Бабушкин лег, проспал часа четыре, потом встал, бесшумно оделся. За окном еле брезжила предрассветная муть. Взяв сапоги в руки, чтобы ни одна половица не скрипнула, он осторожно выбрался из спящего дома.
10. Через границу
Бабушкин долго шел лесом. Шагал по мхам и травам, стараясь не терять из виду проселочную дорогу, которая петляла сбоку, то приближаясь, то удаляясь.
Потом остановил проезжавшего мимо крестьянина, забрался на воз с сеном, зарылся в него поглубже.
«Утром буду в Павлограде», — подумал.
Были железнодорожные станции и поближе, но городской комитет посоветовал Бабушкину не показываться на них. И правильно. Ротмистр Кременецкий установил на всех пригородных станциях круглосуточное дежурство жандармов и шпиков.
Лежа на возу с сеном, Бабушкин снова и снова обдумывал свой план.
«Проберусь за границу. К Ленину! Да, обязательно к Ленину!»
Бабушкин так давно не видел Владимира Ильича. Где он теперь? А Надежда Константиновна — с ним? Или нет? Как всегда, вспомнив свою учительницу. Бабушкин улыбнулся, и глаза его потеплели.
А главное, надо подробно потолковать с Лениным обо всех российских делах. Получить у него указания, что делать дальше.
«Но как разыскать Ленина?»
Его заграничного адреса у Бабушкина не было. И в городском комитете не смогли помочь.
«Да, — горько думал Бабушкин. — Вроде бы и есть партия. А вроде бы и нет. Кустарщина. Даже адреса Ленина не добыли. И денег — гроши. И с паспортом ерунда получилась».
Екатеринославские друзья предложили Бабушкину лишь «печать» — это был распиленный надвое медный пятак, на котором кислотой вытравили цепочку слов и российский герб. Но зачем печать, когда самого-то паспортного бланка не достали?!
Воз с сеном плыл по мягкому проселку плавно, как лодка по реке.
«Сперва проберусь в Киев, а оттуда — в Германию, в Штутгарт», — решил Бабушкин.
У него хранилась вырезка из «Искры», ленинской «Искры».
В газете часто печаталось сообщение:
«По поводу многократных обращений к нам с вопросом о том, как сноситься с „Искрой“ людям, попадающим за границу, мы повторяем, что из-за границы следует посылать все и всякие письма, материалы и деньги на адрес Дитца, в Штутгарте».
«У Дитца я узнаю адрес Ленина, — решил Бабушкин. — И направлюсь прямо к нему!»
Воз тащился медленно. Бабушкин, зарывшись в сено, вдыхал знакомый пряный запах. Когда-то, в детстве, он любил лежать вот так, на сене. И теперь этот родной запах напоминал, как давно не был он в деревне, напоминал избу в Леденгском, и луга, и далекую пастушечью жизнь.
Ненароком Иван Васильевич дотронулся до своей треугольной бородки. Вот те раз! Слева бородка отклеилась. Она еще держалась, но нельзя же приехать в город с полуотвалившейся бородой?!
Иван Васильевич мысленно сказал несколько «ласковых» слов Коле-парикмахеру. Но что делать? Подумал-подумал и совсем оторвал бородку. Незаметно выкинул ее в канаву.
Не доехав с версту до Павлограда, Бабушкин соскочил с воза, растолкал задремавшего мужика, сунул ему серебряную монету и быстро свернул на боковую тропинку.