— В Америку? Зачем? — удивился Бабушкин, быстро просматривая бумагу.
Это был форменный бланк контракта, отпечатанный сразу на трех языках: немецком, польском и русском. Подписавший его давал обязательство отработать три года на сахарных плантациях в Аргентине.
«Отказаться? — быстро соображал Бабушкин. — Нет. Этот прыщавый вербовщик кликнет шуцмана. Чует, собака, что я без паспорта».
— В Аргентину? Отлично! — оживившись, заявил Бабушкин. — Всю жизнь мечтал: ковбои, прерии, индейцы.
Вербовщик не заметил насмешки.
— Вот здесь подписайт, — сказал он. — И не попробуй спрятайтся. Наша компани — как это по-руссиш говорят? — под мостовой найдет.
«Какую бы фамилию поставить? — думал Бабушкин, вертя в руке карандаш. — Герасимов? Сидоров? Петров?»
Усталый, голодный, он усмехнулся и, разозлясь, коряво, неразборчиво подписал:
«Ловиветравполе».
— Какой длинный имя! — присматриваясь к размашистым каракулям Бабушкина, удивился вербовщик.
— Нормальная украинская фамилия, — ответил Бабушкин.
Прыщавый здоровяк, уложив контракт в портфель, сразу оставил свой прежний — ласковый, дружеский — тон. Теперь он произносил слова жестко, требовательно. Не говорил — приказывал.
Он отвел Бабушкина в какой-то полуподвал. Там уже находилось человек двенадцать. У всех у них было что-то общее: все походили на бродяг.
«Компания что надо!» — усмехнулся Бабушкин.
Тут же сидел за столом какой-то коренастый крепыш в плаще. Он был чем-то вроде помощника у «боксера». И все время молчал, как немой.
— Ти есть голодний? — спросил «боксер» у Бабушкина и ткнул рукой в угол: там, прямо на полу стояли консервные банки. Бабушкин вскрыл одну из них. Бобы. Не очень-то вкусная еда, особенно, когда сало застыло. А разогреть негде. Но Бабушкину было не до выбора. Он пристроился поудобнее и опустошил всю двухфунтовую банку.
«Боксер» объявил: отправка завтра в восемь утра. Маршрут — до Франкфурта, а там их сольют с другой группой.
Все улеглись вповалку.
Утром поели те же бобы.
Шагая на вокзал, Бабушкин слушал, о чем толкуют завербованные. В общем, ехали охотно. Здесь, в Германии, судьба их не баловала. А в Америке, по слухам, жизнь богатая. Вербовщик обещает каждому работу, а со временем — и свой домик в рассрочку.
— Хуже не будет, — подытожил один из бродяг.
В поезде их поместили всех вместе, в один вагон. Бабушкин подметил: вербовщик и его помощник устроились так, чтобы видеть всю свою «команду».
Поезд шел на северо-запад. Это было на руку Бабушкину. Пускай вербовщик везет его ближе к Лондону.
«А приятно все-таки ездить с билетом! — подумал Бабушкин. — И не в товарном…»
Но вот поезд стал приближаться к Франкфурту.
«Нет, больше мне с вами, мистеры, не по пути, — подумал Бабушкин. — Неужто я бежал из русской тюрьмы, чтобы стать рабом на американских плантациях?»
Он встал, вышел в тамбур. Вагон сильно качало. Значит, скорость большая.
Бабушкин вернулся на свое место. Выждал, когда поезд пошел в гору.
Снова вышел в тамбур. Поезд на подъеме замедлил ход.
Бабушкин рванул дверь. В лицо ему ударил ветер.
«Ну, мистеры, кланяйтесь президенту!» — он спустился на нижнюю ступеньку и прыгнул.
13. Мистер Рихтер
Маленький пароходик, пыхтя и отдуваясь, шел через Ла-Манш. На носу, возле зачехленной шлюпки, засунув руки глубоко в карманы тужурки, надвинув фуражку на лоб, похожий на бродягу, стоял Бабушкин и глядел вперед: там должна появиться Англия. Но туман, густой как сметана, окутывал пролив: ничего было не разобрать.
Бабушкин закрыл глаза, и так, стоя, привалившись к шлюпке, дремал. Ему казалось: то он колесит в пустом товарном вагоне по Германии; то в эшелоне, набитом мешками сахара, переезжает во Францию; то трясется, забравшись на крышу вагона, к берегу моря.
Неужели самое трудное уже позади?!
Бабушкину чудится: усталый и голодный, снова входит он в немецкий кабачок.
«Битте», — говорит хозяин и, видя, что гость не понимает по-немецки, жестами предлагает раздеться, умыться.
Трактир аккуратный, чистенький, как все у немцев.
Бабушкин уже отвык от чистоты, тепла. Так хорошо бы посидеть, отдохнуть!. Но как снять шапку? Проклятые зеленые пряди!
Он нахлобучивает поглубже фуражку, поворачивается и уходит.
А ночевки?! Где он только не спал! И на скамейках, и в стогах сена, и в сараях. Однажды даже на кладбище ночевал.