«Как же я с ним столкуюсь?» — думал Бабушкин, шагая по оживленным лондонским улицам.
Иван Васильевич знал по-английски всего несколько слов: «да», «нет», «я — русский», «сколько платить?» И еще одну фразу, которую он употреблял чаще всего: «не понимаю!»
«Задушевной беседы у нас, пожалуй, не получится»! — усмехнулся Бабушкин, постучав молоточком в дверь врача.
Доктор, как назло, оказался очень разговорчивым. Но Бабушкин на все его вопросы только указывал пальцем на сломанный зуб и делал такое движение, словно вытаскивал пробку из бутылки.
Врач замолчал и вырвал зуб.
«Хорошо еще, что я не сделал татуировку, — подумал Иван Васильевич, выйдя на улицу и трогая языком непривычно пустое место во рту. — Вот бы от Ленина попало!»
И он вспомнил, как уговаривали его приятели в кронштадтских торпедных мастерских наколоть тушью якорь на руке. Рабочие пареньки носили морские фуражки, полосатые тельняшки и всячески старались походить на заправских моряков, которых так много в Кронштадте. К счастью, у приятеля сломалась игла, и Ваня так и остался без якоря.
Зашел Бабушкин и к глазнику. Старичок врач оказался поляком и немного понимал по-русски. Он вымыл пухлые маленькие ручки, долго осматривал Ивана Васильевича, направляя ему в глаза острый луч света от зеркальца. Потом покачал головой.
— Пан работал грузчик? Носил ноши на затылку?
— Грузчиком не работал, — ответил Иван Васильевич. — А вот тяжести на голове — носил… В детстве…
Старичок врач недовольно пожевал толстыми губами и выписал рецепт.
— Не знаем, чи поможе, — на прощанье сказал он. — Еднако все же.
Бабушкин дал ему гинею — так велел Ленин — и ушел.
«Как дорого дерут врачи в Англии!?» — подумал он.
Иван Васильевич неясно представил себе, сколько это — гинея — в переводе на русские рубли, но понимал: деньги большие.
Он, конечно, очень смутился бы и даже рассердился на Владимира Ильича, если бы узнал, что Ленин в то время остро нуждался в деньгах и отдал своему ученику на врачей последние две гинеи.
Сам Ленин, заболев в Лондоне нервным расстройством, из экономии не пошел к врачу. Лечила его Крупская домашними средствами.
…Вечером Бабушкин доложил Ленину о результатах медицинского осмотра.
— Одну «особую примету» уничтожил, — указывая на рот, сказал он. — А вторая — припухлые веки — останется навсегда.
— Почему? — спросил Ленин.
— Слишком «счастливое» детство у меня было, — хмуро ответил Иван Васильевич.
Он рассказал Ленину, как служил «мальчиком» у купца, как хозяин издевался над ним. Рассказал, как однажды купец избил его до потери сознания.
Ленин расхаживал по комнате, заложив руки за спину, и взволнованно слушал Ивана Васильевича.
— Три месяца я на койке провалялся. Совсем слепой. Открою глаза — черно вокруг. Доктора всяко меня вертели, сказали — бочонки с огурцами да селедками виноваты. На мозг давили. Выписался я из больницы, а глаза так и остались опухшими.
— Мерзавцы! — возмущенно воскликнул Ленин, безостановочно шагая по комнате. И, немного успокоясь, добавил:
— А чтобы ни у кого больше не было таких «особых примет», есть хорошее средство — уничтожить капитализм!
Я — отец!
По вечерам Ленин иногда бродил с Бабушкиным по Лондону, показывал ему старинные здания, знаменитые памятники, суровые мрачные соборы, своими толстыми стенами и узкими окнами напоминающие крепости.
Однажды после такой прогулки они возвращались в омнибусе. Проехали мимо Британского музея.
— В библиотеке этого музея много работал Карл Маркс, — сказал Ленин. — Следующий раз обязательно поедем на Хайгетское кладбище, на могилу нашего учителя.
Ильич задумался.
— Скромным человеком был Маркс, и могила его скромна, — продолжал он. — Простая каменная плита, потрескавшаяся, и надпись: «Карл Маркс». Только два слова. И все! Да несколько вечнозеленых кустиков…
И вот что обидно: на других могилах — свежие цветы, а эту — редко кто посещает.
Я у кладбищенских сторожей нарочно спрашивал: «Где могила Маркса?» Не знают! Могилу какой-нибудь певицы или лорда всегда покажут, а Маркса — не знают.
Ильич с досадой махнул рукой и замолчал.
Молчал и Бабушкин. Двухэтажный неповоротливый омнибус медленно двигался по оживленным улицам.
— Чудесная жена была у Маркса, — задумчиво сказал Ленин. — В трудную минуту — а их было много, слишком много! — всегда поддерживала мужа. И как стойко, как смело! Она, между прочим, была из знатной аристократической семьи. И все бросила ради Маркса. Всю жизнь потом нуждалась, бывало, даже в нищете жила, но ни разу не попрекнула его. И каких дочерей вырастила! Трех дочерей!..