Даже полусонных, разомлевших под палящим южным солнцем екатеринославских обывателей ужаснуло это дикое убийство.
«Нет, все это не дело, — часто думал губернатор. — Неумно действуем, грубо, недипломатично».
Князя Святополк-Мирского недаром звали «европейцем». Он подумал-подумал и придумал. И, надо сказать, очень неглупо придумал.
«Рабочий Союз»! Объединение рабочих под его, Святополк-Мирского, руководством.
Союз во имя культуры! Во имя просвещения!
Открыть новые воскресные школы, библиотеки, пусть будут лекции с туманными картинами и оркестр балалаечников, и даже театральные кружки. И все это — для рабочих. Во славу цивилизации, но без политики!
В этом и была вся соль. Без политики! Отвлечь рабочих от гнусных манифестаций и запретных сборищ. Пусть в свободный час читают книжки, разыгрывают пьески, тренькают на балалайке.
Ну, а уж о будущих «народных библиотеках» князь позаботится! Сочинения там будут только «нравственные», «высокие» и непременно «с идеалами». И учителей в школы возьмем только благонамеренных.
Целую неделю князь обдумывал свою идею.
Домочадцы подолгу теперь слышали его грузные шаги у себя над головой. Это князь расхаживал по библиотеке (она была во втором этаже). Ходил и думал. Поворачивал идею и так и этак. И наконец твердо решил: «Рабочий союз» — это весьма неплохо.
Святополк-Мирский хоть и немолод был, и весил шесть пудов с гаком, но энергичен. Тотчас приказал он подать лошадей и поехал к госпоже Журавской.
Адвокат Журавский — самый известный защитник в Екатеринославе — занимал целый этаж большого дома в центре города.
Его жена, немолодая, хрупкая, с болезненным выражением рано сморщившегося лица, не имела детей. И очень переживала это. Все знакомые знали: в доме адвоката о детях не говорят. Ни о своих, ни о чужих. Будто вообще на земле детей не существует.
Журавская любила повторять, что всю свою жизнь она отдала «многострадальному нашему народу».
«Просвещение народа — вот моя жизнь!» — с гордостью говорила она.
И действительно, богатая и образованная, она руководила воскресными школами, сама организовала две «народные библиотеки».
Высокого гостя Журавская встретила любезно и с почтением. Ей очень польстил визит губернатора.
Князь быстро очаровал собеседницу. И широтой взглядов, и истинной интеллигентностью. Но главное — он предложил открыть сразу три новых школы. И пусть госпожа Журавская не скупится. Все расходы будут немедленно оплачены.
Лишь в конце визита князь заговорил о «Рабочем союзе». Рассказал подробно, с увлечением.
— Вы можете оказать мне огромную услугу, — приятно улыбаясь, сказал князь. — Всем известно: никто лучше вас не знает господ пролетариев. О нет, нет, не скромничайте! Сие именно так. Если бы вы изволили подобрать для нашего «Союза» честных, простых, скромных тружеников! Истинно русских людей. Всяким смутьянам и крикунам в «Союз» хода нет. Этим вы оказали бы неоценимую пользу делу.
— О, я охотно! — Журавская вся расцвела от похвалы.
Прямо от нее князь приказал везти себя к Бушу, богачу пивовару.
Разговор с Бушем был короток.
Деловой толстячок пивовар сразу ухватил выгоду хитроумного плана и согласился пожертвовать две тысячи «Союзу».
— На зубок! — засмеялся он. — Новорожденному!
Кроме того, Буш охотно предоставил свой огромный каменный дом для первого торжественного собрания «Союза».
— Мои слуги примут всех приглашенных. Встретят самым радушным образом, — пообещал он губернатору. — Будто это не рабочие хамы, а по меньшей мере графы пожаловали. Ну, и пиво — всем вдоволь. Разумеется, бесплатно.
— Все это превосходно, — сказал князь. — Но, прошу вас, передайте всем нашим заводчикам и купцам. Пусть поддержат «Союз». И не скупятся!
…Вскоре по Екатеринославу поползли слухи: новый «Рабочий союз»… Нечто грандиозное! Свои школы, библиотеки, оркестры… Уже собрано от благотворителей чуть не 150 000! А во главе «Союза» — сам губернатор!
Журавская исподволь составляла списки «надежных» мастеровых. Каждому такому «надежному» вручался отпечатанный в типографии пригласительный билет. На квадратике толстой меловой бумаги, наверху, под красивой виньеткой, крупные буквы:
«Наш добрый друг!»
И внизу чуть помельче:
«Приглашаем тебя стать членом своего родного „Рабочего союза“. Первое собрание имеет быть в доме Буша, что по Малой Садовой..»
…Бабушкин, узнав о затее князя, насторожился.
Да, хитро задумано!
Вроде бы о благе рабочих печется его сиятельство. И какую уйму деньжищ тратит! Благодетель — и только!
Попробуй растолкуй каждому мастеровому, что это обман. Тонкий обман! Скажут: сам ведь ты всегда призывал учиться и читать книги. А теперь — на попятный?
Слесарь Матюха, друг Бабушкина, пришел к нему хмурый. Протянул белый квадратик.
— Вот, любуйся!
— Я уже видел, — Бабушкин мельком глянул на пригласительный билет. — Неужто тебе дали? В благонамеренные, значит, попал?
Матюха усмехнулся:
— Куда мне! Не заслужил! Это я у одного парня взял. Так, на время…
Они задумались. Что же предпринять?
— Из наших кто-нибудь приглашен? — спросил Бабушкин.
Матюха отрицательно мотнул головой.
— Никто? Совсем?
Матюха снова мотнул головой. Он сердито курил, нещадно дымя.
— А у Буша, говорят, целый пир затеяли, — сказал он. — Одного пива — десять бочек! Да раков, говорят, две тыщи заказано. Расщедрился старик.
— И многие пойдут?
— А конечно! Все, кто приглашен, все и пойдут. А чего им не идти?
Бабушкин задумался. И впрямь — чего им не идти? Приглашают с умом — только «надежных». Темных, недавно прибывших из деревни. Или хозяйских подлипал.
Чего им не пойти? Посидеть в богатом, светлом и красивом барском доме. На мягких креслах. В уютных гостиных. Честь какая! Сам губернатор там будет! И к тому ж — пивцо даровое…
Как же бороться с этим «Рабочим союзом»?
— А может, сходку устроить? — в раздумье предложил Матюха. — И на сходке все растолковать?..
— Так тебе и поверят! — покачал головой Бабушкин. — И что ты скажешь? Обман? А доказательства?
Матюха задумался.
— Да, не годится, — согласился он. — И не пойдут эти… «надежные»… к нам на сходку.
Со злости он еще гуще задымил.
Бабушкин и Матюха в тот вечер долго ломали головы, но так и расстались, ничего не придумав. Это было во вторник, а собрание у Буша назначено на пятницу. Значит, оставалось всего три дня.
Всю среду Бабушкин раздумывал: что же делать?
Может, раздобыть как-нибудь пригласительный билет и самому пойти к Бушу? И выступить там. Да, прямо там, на собрании. Вот будет номер!
Но, пораздумав, Бабушкин отверг этот план.
Во-первых, ему, наверно, и слова там не дадут.
А во-вторых, губернатор и полицмейстер знают, что он сидел в тюрьме, выслан из Питера и живет под гласным надзором.
Если он так вот, открыто, выступит, полицмейстер или кто другой сразу заявят, что он — «государственный преступник», «известный смутьян».
А эти «надежные» преступнику, конечно, не поверят. И кончится все лишь тем, что его, Бабушкина, опять в тюрьму загребут.
Нет, надо придумать что-то похитрее.
Бабушкин разделся, лег и, казалось, заснул. Но и во сне ему мерещился князь Святополк-Мирский (Бабушкин ни разу не видел его, но знал, что похож князь на Петра). Вот расхаживает князь — огромный, тучный — по своей гостиной. И ухмыляется. И усы у него подергиваются. Точь-в-точь как у Петра.
А то вдруг всплывал перед глазами пивовар Буш (его Бабушкин однажды видел, он проехал мимо в пролетке). Низенький, кругленький, с толстой палкой в руке.