* * *
С тех пор имя товарища Брак стало известным. Через несколько дней после ограбления анонимного общества была совершена еще одна экспроприация, опять с человеческими жертвами. При нас о товарище Брак рассказывали легенды, рисовавшие ее самыми мрачными красками. Ее мать плакала целыми днями. Таня все не возвращалась домой, - и об ее местопребывании никто из нас решительно ничего не знал. Тогда за розыски товарища Брак взялся Вила, обладавший собачьим чутьем. Он три дня шатался по городу, после этого он пришел к нам и рассказал, что Татьяны он не нашел, но узнал, где бывает Лазарь.
- Такая, знаешь, конспирация, - сказал Вила генералу. - Прямо смешно. Ну, а Лазаря можно увидеть в паштетной бывшего Додонова.
Паштетную бывшего Додонова мы знали хорошо. Ее держал переплетчик Ваня, молчаливый и подозрительный человек. Но последние три недели паштетная была закрыта, сам Ваня пропал неизвестно куда - и мы очень удивились: - а, она опять открылась? В тот же вечер мы пошли туда.
Паштетной мы не узнали. Из обыкновенного притона с грязной клеенкой на столах и графинами, засиженными мухами, она превратилась в чистенький ресторан с претензиями на восточный стиль. Мы вошли, огляделись и увидели человек восемь посетителей, которых мы знали всех - и о которых, ни обо всех вместе, ни о каждом в отдельности, никто бы не мог сказать ничего хорошего. Лазаря не было.
Мы сели за столик и заказали бутылку лимонаду, на что субъект, больше похожий на восточного фокусника, чем на лакея, с головой, обмотанной зеленой тряпкой, и с темным лицом, испещренным оспой, - презрительно фыркнул прямо-в физиономию Вилы. Генерал переглянулся с Вилой и наступил на ногу лакея, придавив его ступню с такой силой, что темное лицо под зеленой материей побагровело от боли. Вила, откачнувшись на стуле, ткнул лакея кулаком в живот: лакей согнулся вдвое и выронил поднос, впрочем, совершенно пустой. Ваня невесело улыбнулся, глядя из-за своей стойки.
- Надо, голубчик, с гостями вежливее быть, - мягко сказал генерал. Заказывают лимонад, значит, лимонад. А эти идиотские пофыркивания надо оставить, это неприлично.
Лакей ушел неверной походкой. Посетители посмотрели на генерала, но промолчали.
Через пять минут пришел Лазарь. "Товарищ Рашевский! - закричал генерал. - Можно вас на два слова?" - И генерал объяснил Лазарю, что мать товарища Брак очень убивается; хорошо было бы, если бы Татьяна съездила бы домой: он, генерал, гарантирует неприкосновенность товарища Брак. Лазарь сморщился, точно раскусил лимон, и ответил:
- Я не могу разрешить этого товарищу Брак. Знаете, товарищ, этот глупый сентиментализм надо оставить. Мать, потом брат, потом сват... Я не могу этого разрешить.
- Пожалуйста, я вас очень прошу, - настаивал генерал.
- Я сказал нет, значит, нет.
- Ну, тогда, - сказал генерал, - я вас не отпущу до тех пор, пока товарищ Брак не навестит свою мать.
Лазарь засмеялся - и хотел встать из-за стола. Но генерал удержал его:
- Нет, товарищ Рашевский, вы так не уйдете. - Лицо Лазаря стало серьезным. Он резко рванулся со стула, но рука генерала не разжималась. Еще есть выход, - сказал генерал. - Проводите нас к товарищу Брак, мы с ней поговорим.
- Это я могу сделать, - ответил Лазарь. Мы вышли с черного хода паштетной, пересекли улицу и попали в освещенный шестиэтажный дом с множеством квартир. На третьем этаже Лазарь остановился, отпер ключом дверь и пригласил нас войти. В гостиной, на диване, сидели две женщины и двое мужчин, - и мы издали увидели белые волосы товарища Брак.
Через полчаса Татьяна, закутанная в шубу, выходила из своей комнаты.
- Вы куда? - спросил Лазарь.
- Я скоро вернусь.
- Я не разрешаю вам.
- Я не просила у вас разрешения. Лазарь, дерзкий на язык и быстрый в ответах, смутился на этот раз.
- Простите.
И мы приехали на старую квартиру Татьяны Брак. Мать ее плакала от радости, целовала Татьяну без конца и упрекала:
- Ты меня пожалей, Танечка, ведь я же по тебе плакать буду. Ну, для чего мне жить, если тебя не станет? ,
- Не могу, мама, - сказала Таня, - нужно так, ничего не поделаешь.
Лицо матери скрылось в морщинах, она тихо заплакала. Генерал нахмурился, рассеянное отчаяние выразилось в его глазах. Вила глотал слюну, я смотрел в темное окно: невероятные узоры мороза искрились передо мной; из щели повеяло холодом.
- Ну, Христос с тобой, Танечка, - проговорила мать.
На обратном пути, подпрыгивая в санях, генерал много раз начинал:
- Ах, товарищ Таня... ах, товарищ Таня... - но от волнения так ничего и не сказал.
- Поговорил, нечего сказать, - насмешливо пробормотал Вила. Генерал разъяренно повел на него глазами, но Вила быстро отскочил.
- Твое счастье, - сказал генерал, успокаиваясь. - Пойми, Вила, жалко.
Потом боевая дружина анархистов-террористов покинула наш город. Это совпало с приходом войск Красной Армии. Они появились в белом утреннем тумане, после пустынной, выжидающей ночи, наводнили город мохнатыми, заиндевевшими шкурами лошадей, плоскими носами солдат, красными звездами комиссаров и накрашенными лицами проституток, высыпавших на улицы в этот поздний для проституток час. Полки пестро одетых людей проходили мимо заколоченных магазинов; гордые знаменосцы волокли на плечах тонкие палки с кусками красной материи; торжествующие офицеры, с расплывающимися от удовольствия лицами, шагали вне строя, по тротуару, и любезно улыбались чувствительным взглядом горничных, кокоток, торговок с красными руками и хриплыми глотками. В городе шла суетливая толкотня: через несколько часов было ревизировано много зданий, застучали на машинках легионы девушек, представлявших из себя идеальное соединение ленточек губ, веселеньких носиков и глазок и всякого усердия в службе пролетариату и интернационалу, этим загадочным иностранным словам, в которых, впрочем, ремингтонистки не обязаны разбираться. Это была армия советских святых: мы с генералом любили ее за бездумность, за непонимание многих вещей, за то блаженное неведение и душевную простоту, которые служат контрамарками для входа в гигантские цирки царства небесного. Вила, более требовательный, презрительно называл ремингтонисток половыми функциями государственного аппарата. Город покашлял, повздыхал - и вновь зажил прежней жизнью; но мы уже не могли обрести нашего спокойствия: товарища Брак с нами не было.
Она ехала в это время на своей лошади, рядом с Лазарем Рашевским, по снежным дорогам - на юг. Вила сообщил нам об этом, так как один из его знакомых рабочих сказал ему, что отряд товарища Брак выехал из города в ночь на первое января. По обыкновению, мы сидели у генерала и разговаривали, но после слов Вилы мы замолчали. Не знаю, о чем думал генерал, я уверен, во всяком случае, что каждая его мысль была редактирована в самых любезных выражениях. Вила встряхивал головой и, выпрямляясь, глядел перед собой стеклянными бессмысленными глазами.