В конце августа пал Моздок, и противник стал угрожать Грозному. В конце месяца немцы захватили Анапу и части советской морской пехоты, оборонявшие Таманский полуостров, оказались в окружении, из которого им пришлось прорываться с помощью кораблей Азовской военной флотилии.
В целом, первый раунд битвы за Кавказ остался за Третьим рейхом, который вплотную приблизился к запасам стратегического сырья СССР в виде грозненской и бакинской нефти, а также месторождениям вольфрамо-молибденовых руд, необходимых в производстве танковой брони. С военно-политической точки зрения захват Кавказа мог подтолкнуть Турцию к вступлению в войну на стороне Германии.
Не лучше обстояли дела на Сталинградском направлении, где буквально на днях авиация люфтваффе нанесла по городу массированный авиаудар, в ходе которого погибло более сорока тысяч человек, в основном местных жителей. Чуть позже немецкие танковые части прорвались к Волге, близ северной окраины Сталинграда. Телефонно-телеграфная связь армии с Москвой прервалась, и доклад Сталину о прорыве врага удалось передать только по радио.
Захват такого крупного индустриального населенного пункта на берегу Волги позволял Германии перерезать жизненно важные для СССР водные и сухопутные пути, создав серьезные трудности со снабжением для Красной Армии. Кроме того, падение города, носящего имя Сталина, помогало нацистам нанести сильный идеологический и пропагандистский удар по противнику.
Иосиф Виссарионович открыл глаза и, опустив босые ноги на пол, уселся на диване. Заснуть, хотя бы на несколько часов, ему никак не удавалось. Он вот уже несколько дней не уезжал домой, ночуя прямо здесь, на жестком кожаном диване в личном кабинете ставки. Мало остального, так еще и жара изматывала.
Сталин взглянул на часы — почти четыре утра, а улегся он около трёх. Просто так валяться, гоняя в голове мрачные мысли, было тошно. Обувшись, вождь подошел к распахнутому окну и вдохнул полной грудью слегка охладившийся за ночь воздух. Прострел под лопаткой, отдавшийся острой болью в левую руку, не дал ему в полной мере прочувствовать эту прохладу.
«Скоро уже рассветёт, — подумал Иосиф Виссарионович, — а уснуть сегодня похоже не получится. Попросить у Виноградова[1] еще снотворного? — размышлял он. — Но, опять же, Владимир Никитич будет ему выговаривать, что свою безопасную дозу лекарств он уже давно съел. Ладно, обойдусь пока без снотворного, — решил Сталин. — Но надо бы взбодриться, и выгнать эту хмарь из головы. Интересно, а Поскрёбышев[2] ещё не ушел?»
Хотя, задаваясь таким вопросом, Иосиф Виссарионович откровенно лукавил. Кто-кто, а он прекрасно знал, что работал его личный секретарь, практически так же интенсивно, как и он сам — сутками! Уезжал с работы глубокой ночью, никак не раньше четырёх-пяти часов утра, и возвращался обратно не позднее десяти.
И вообще, с секретарем Сталину весьма повезло — в окружении вождя, и те, кто знал Поскрёбышева лично, говорили — он ходячая энциклопедия. Александр Николаевич мог дать ответ, практически не задумываясь, на любой вопрос, который ему задавали.
У Поскрёбышева была просто феноменальная память. Он помнил все телефоны наизусть и никогда их не записывал. Мало того, через него проходила, и им же отфильтровывалась практически вся информация, предназначенная для передачи верховному главнокомандующему. И выдержки из обширных докладов он мог цитировать по памяти, лишь единожды с ними ознакомившись.
Иосиф Виссарионович подошел к двери, открыл её и выглянул в приёмную. Он ожидаемо увидел секретаря, работающего в темноте при свете настольной лампы за своим столом.
— Алэксандр Николаевич, ты ещё нэ ушёл? — В слегка охрипшем голосе вождя слышался явный «горский» акцент. В моменты сильного волнения, при плохом настроении или самочувствии он прорезался больше всего.
— Иосиф Виссарионович, — Поскрёбышев оторвал голову от бумаг и взглянул на помятое и осунувшееся лицо вождя, — вы опять так и не отдохнули? Нельзя же так! Владимир Никитич опять будет ругаться, — напомнил Сталину о его лечащем враче секретарь.
— Нэ спится… — Вяло отмахнулся вождь. — И снотворного ужэ пэрэбор…
— Тогда чаю, Иосиф Виссарионович? — поинтересовался Александр Николаевич, поднимаясь из-за стола.
— Пожалуй. — Кивнул Сталин. — Взбодрится нэ помешает. И сэбэ налей, Алэксандр Николаевич — вместэ попьём.
Через несколько минут Поскрёбышев занес в кабинет вождя два исходящих паром стакана в массивных серебряных подстаканниках. Кабинет мгновенно наполнился ароматом свежезаваренного чая с добавлением листьев монарды. Именно их мягкий и сладковатый вкус, так похожий на бергамот и мяту, предпочитал вождь. И Поскрёбышеву было об этом прекрасно известно.