А вот «ха»! Даже два раза: «ха-ха»! То, что я полнейший лошара, это я уже понял. Но, если всё сказанное Глафирой Митрофановной правда, выходило, что Лихорук отдал мне практически все свои силы по собственному желанию. Хотя вполне мог этого не делать и с «чистой совестью» разорвать нашу магическую клятву. Ему бы тогда не грозила смерть, если бы вражеский упырь меня уработал.
Но он этого не сделал! Понимаете? Он остался со мной до самого конца! И наша двухсторонняя клятва продолжала действовать до сих пор. Я чувствовал это, как чувствовал и то, что злыдень жив. Вот только что с ним, и где именно он находился сейчас, я определить не мог. На зов он не откликался, но я чувствовал, что ему необходима моя помощь.
В горле неожиданно встал ком, который мне все никак не удавалось сглотнуть, а в глазах предательски защипало. Ведь Горбатый для меня теперь стал настоящим боевым братом, как мои парни из разведгруппы, оставшиеся там, в моём родном времени.
Валяться в кровати в такой момент я больше не мог себе позволить — нужно было срочно попытаться отыскать злыдня. Может быть, любая минута промедления, будет для него равноценна смерти. Я сбросил ноги на пол, и резко поднялся.
Ну, это мне показалось, что резко. На самом деле я двигался как в замедленной съемке, со скоростью заторможенной осенней черепахи, что вот-вот впадет в спячку. Ноги подогнулись, и меня вновь повело в сторону. Я бы упал, если бы судорожно не вцепился в металлическую спинку кровати.
— И куда это мы собрались? — Иронично приподняла одну бровь Глафира Митрофановна. — Ты даже от кровати отлепиться не можешь!
— Лихорук… — коротко выдохнул я, когда стены и потолок перестали нарезать круги, а перед глазами потухли мельтешащие «мушки». — Плохо ему… помереть может…
— А ну, ложись! — тоном, не терпящем возражений, произнесла мамашка. — Ишь, герой выискался! Ты ведь и сам досрочно можешь на тот свет отправиться! Это я тебе не только как врач говорю. От магического истощения тоже очень просто можно в мир иной отойти!
— Мне надо… — попытался возразить я. Но стоило мне оторвать руки от спинки кровати, я едва не рухнул на пол.
— Рома, тебе ведь действительно очень плохо! — Стремглав подскочила ко мне Акулинка. — Послушай маму! — В кои-то веки она согласилась с матерью. — Тебе лучше прилечь…
— Ложись, кому говорю! — рыкнула Глафира Митрофановна. И они вместе с дочерью едва ли не насильно уложили меня вновь на кровать. — А твоего злыдня мы поищем, можешь не беспокоиться.
— Как… — просипел я, уронив голову на подушку — сил у меня действительно не осталось. — Как вы его найдёте?
— Остался у меня от матери один артефакт, — сообщила Глафира Митрофановна, — что как раз для распознавания нечисти и предназначен. Найдем мы твоего ущербного циклопа. Не боись! И не вздумай мне тут вставать, — предупредила она, уже стоя с Акулиной у дверей, — ты еще не знаешь, насколько я страшна в гневе!
Когда женщины ушли, я устало обессиленно распластался на матрасе и закрыл глаза. Чувствовал я себя не просто выжатым лимоном, а так, как будто меня с особой жестокостью всю ночь кухонным молотком отбивали, с целью превратить в настоящую отбивную. И у гребанных ублюдков это отлично получилось.
Через какое-то время я даже задремать умудрился. Но и сон этот был подобен какому-то странному состоянию между сном и явью. Скорее всего, я в тот момент не спал, а находился в каком-то забытьи, стирающем грани не только между сном и бодрствованием, но и между самой жизнью и смертью.
Не знаю, почудилось мне это в бреду или нет, но, когда я в определенный момент открыл глаза, рядом с кроватью на массивном табурете восседал странный, но отчего-то смутно знакомый мне «посетитель».
Его бледно-аскетическое неулыбчивое лицо, скрывающееся в тени глубокого капюшона, отчего-то напомнило мне оскаленный человеческий череп. Да и сам он не выглядел былинным богатырем — под пыльным и заношенным, едва ли не до дыр, длинным плащом проглядывало тощее жилистое тело.
Но вступить с ним в «прямое» противостояние я бы никогда не решился — от него веяло такой древней мощью, потусторонней жутью и могильным холодом, что даже просто находиться рядом с ним было тяжело. Мысли в голове ворочались еле-еле, и я никак не мог вспомнить, где же я все-таки с ним встречался. Но я мог поклясться, что это не первая наша встреча, да и далеко не последняя.
Незнакомец наклонился надо мной, и впился своими блеклыми выцветшими глазами, в которых практически не было заметно радужки, в моё лицо. Буквально мгновение длился этот взгляд, но я почувствовал себя так, как будто меня вывернули наизнанку, да еще и встряхнули хорошенько.
— Твою же мать… — Наконец пришло узнавание, когда я увидел жуткий инструмент, который незнакомец сжимал в одной руке — гигантскую ржавую косу, словно сплошь покрытую запёкшейся кровью. — Ты за мной? — едва шевельнул я губами, но древнее существо, что никогда не являлось человеком, лишь качнуло головой:
— Ты еще слаб, брат. Слаб и немощен, как никогда ранее. Твоё время еще не пришло. Но помни, чем дольше ты не осознаёшь своего предназначения, тем сильнее становится Брань. Если его вовремя не остановить — он вновь «заиграется» и пойдёт вразнос, как это уже не раз ужу было за тьму веков. Ты нужен всем нам, брат Чума.
Брань? Где-то далеко-далеко в голове, практически на самой грани восприятия возник образ весьма мускулистого воина, этакого «железного Арни», гарцующего на злобном жеребце цвета алой пролитой крови. Здоровяк играючи помахивал огромным мечом, по которому время от времени пробегали огненные всполохи. Только мне он был привычен под другим его именем — Война.
Неожиданно на улице раздалось громкое призывное ржание, от которого у меня отчего-то поползли мурашки по коже, а незнакомец в сильно поношенном плаще с капюшоном поднялся на ноги. Перед тем, как встать, он прикоснулся своими мертвецки холодными пальцами к моей руке.
Кисть мгновенно онемела — до полного бесчувствия, как будто я её основательно отлежал, или отморозил. Но вместе с тем, я почувствовал неожиданный прилив сил. Слабость, приковавшая меня к постели, практически исчезла. Что такого сделал со мной этот «незнакомец» по имени Смерть или Всадник на бледном коне, я так и не понял.
— Мне пора — дела не ждут! Но, мы еще увидимся, брат мой Чума, — произнес он напоследок и, опираясь на древко своего жуткого инструмента как на посох, пошел к выходу из избы. При каждом соприкосновении древка с половицами длинная и ржавая полоса металла подрагивала, издавая неприятный звук, от которого болезненно ныли зубы.
Я проводил его до дверей, пялясь в худую сутулую спину с узкими плечами. И только когда он исчез, смог вздохнуть с облегчением и расслабиться — встречаться с этим «братом» еще раз мне абсолютно не хотелось. Лучше я еще раз отобью атаку вражеского колдуна, чем выдержу минуту совершенно «необременительного» разговора.
После его ухода я вновь погрузился в какую-то прострацию, но на этот раз не от непомерной слабости, а, наоборот, я чувствовал, что мой организм восстанавливается стремительными темпами. И постепенно я провалился в крепкий и здоровый сон.
Разбудила меня Глафира Митрофановна, осторожно тронув за плечо:
— Просыпайся, Рома! Нашли мы твоего злыдня…
— И, как он? — Мгновенно сбросив сонливость, уточнил я.
— Ты был прав, — ответила мамашка, — плох нечистый. Совсем плох, — добавила она, не дрогнув ни единым мускулом. — В физическое состояние он перейти не может, и жизнь в нём едва-едва теплится… Акулинка подле него осталась — но помочь ничем не сможет!
Я вскочил на ноги, сбросив одеяло, при этом совсем забыв о том, что лежу под ним абсолютно голым. Поймав заинтересованный взгляд Глафиры, в очередной раз пробежавшийся по моему немного окрепшему телу (хотя взяться за него всерьез я так и не успел, похоже, что это «работа» дара), я не стал даже обращать на него внимания — привык за последнее время, а бросил:
— Одежда моя где?
— Так вот же, — Глафира указала на табурет, на котором недавно восседал мой бледный «братишка», продолжая откровенно на меня пялиться, словно оценивая, — ты её в подвале оставил, когда в оборотня перекидывался.