— Больше так не делай, харя протокольная! — строго предупредил я своего подопечного. — Прокляну! Или вновь загоню под зачарованный камень на сотню лет, пока твоя клятва верности не выдохнется! — В шутку пригрозил я ему.
— Не х-хуби, х-хос-сяин! — А вот злыдень перепугался не на шутку. — Не х-хочу под камень!
Я припомнил недавний допрос, который устроил этому существу еще находясь в Тарасовке.
— Так кто ты, дядя? И откуда такой прыткий нарисовался? — спросил я его тогда.
— Так это, Лих-хорук я, — произнес зубастик, растянув рот в жуткой улыбке едва ли не до самых ушей. — С-с-слыдни мы…
— Злыдни? — переспросил я, поскольку из-за странного «дефекта речи» не совсем разбирал некоторые слова, произнесенные этим существом.
— С-с-слыдни- с-слыдни! — Тварь закивала огромной головой, посаженной на тонюсенькую шею. Я даже испугался, что его чердак сейчас нахрен оторвётся — уж слишком непропорциональными были размеры. Но ничего страшного не произошло, и башка не отвалилась. — Лих-хоруком клиш-шут! — шепеляво добавил тот, и плотоядно облизнулся.
— Злыдень Лихорук, значит? — подытожил я всё вышеперечисленное.
— Так и есть х-хос-сяин, — вновь ощерился головастик, превратив свою мезкую харю в один сплошной рот, полный острых зубов. Вот из-за них-то злыдень и шепелявил. К дантисту бы его сводить, да боюсь, что от такой картинки любой дантист тут же наложит полные штаны.
— Чёт не слыхал о таких, — расписался я в своем собственном абсолютном неведении потустороннего зоопарка.
Подробного каталога нечисти я еще не читывал. Да и существует ли он вообще? Возможно в моей «настольной библиотечке» — в ведах и летах найдется какая-нибудь информация на этот счет. Вот только я никак не могу выбрать времени, чтобы засеть за их изучение.
— Как жес-с-с, х-хос-сяин? — обиженно засопел злыдень. — О нас-с мнох-хие ф-федьмаки нас-слыш-шаны… Ф-фс-спомни! Ну? С-слыдни ше? Горе-Злосчастье, Лихо, Беда и я — Лихорук! — И он с надеждой, словно побитый пёс, заглянул мне в глаза.
— О! Лихо Одноглазое знаю… Постой, да ведь и у тебя всего один глаз…
— С-сес-стриш-шка моя, единоутробная. — Чудовище вновь расплылось в довольной улыбке, обдав меня смрадом из распахнутого рта. — Даф-фно не ф-фиделис-с-с. Уж не с-снаю, ш-шиф-фа ли?
— Вот вы значит какие, злыдни? — понятливо качнул я головой. — Людишек щимите не по-детски?
— Ну, да, — если Лихорук и не владел подобным сленгом, то смысл фразы он понял точно, — как к с-смертному прилепимс-ся, так его и наш-шинают прес-следовать с-самые рас-сные нес-счастья. Х-хде мы жиф-фем — там с-смертные болеют. И чем больш-ше мы им ф-фреда принос-сим, тем с-силуш-шки для нас больш-ше собираетс-ся — кормимс-ся мы с-с-с этого, х-хос-сяин.
— Значит, так, — командирским тоном, не подразумевающим возражений, произнес я. — Теперь кормиться будешь только с моих рук, или с тех смертных, на кого я тебе укажу. И если ты кого без воли моей замурыжить надумаешь…
— Понял х-хос-сяин! Лих-хорук я, а не дурак. Чую я в тебе с-силу ф-феликую, но с-спящую… отш-шего с-сие — не пойму… Не с-серчай с-сас-сря на прис-спеш-шника, ф-ферой с-слуш-шить тебе буду!
А куда ты денешься после такой клятвы? Вслух, конечно, я этого не сказал. А этого Лихорука нужно будет держать в ежовых рукавицах. Ему только дай волю, так он на шею заберется, ножки свесит[1] и присосётся к жизненной силе, словно клещ-кровопивец. Но в данный момент у меня есть много, даже очень много кандидатов для регулярной кормежки злыдня. Мниться мне, что к концу войны его худоба исчезнет, и он станет поперек себя шире.
— А как ты здесь-то очутился, Лихорук? — Пока было время, я решил выпытать всю подноготную своего нечаянного слуги. — В этой избе? И почему с жильцов не кормился? Людей-то много вокруг было?
— Так с-сакляли меня проклятые ф-фолх-хфы, иш-шо когда с-сдесь и ис-сбы-то никакой не было. Её много пош-ш-ше пос-ставили над камнем с-сакладным, которым с-силуш-шки лишили. Рас-сф-фоплотить не с-сумели, с-суки бородатые! На голодную с-смертуш-ку понадеялис-с-с, а я ф-фот ф-фыш-шил, ф-фс-сем назло!
— Волхвы? — удивленно произнес я. — Так сколько же времени прошло? Никаких волхвов уж как тыщу лет нету.
— Долго, х-хос-сяин, ош-шень долго, — подтвердил мое предположение Лихорук. — Ф-ф тень уш-ше преф-фратился. Еще шуть-шуть и рас-сф-феялся бы, как туман на с-солнце…
— В общем, мне всё ясно. — Я заметил сквозь открытое окно приближающуюся к дому Глафиру Митрофановну, и решил по-бырому свернуть нашу весьма информативную беседу. — Запомни, без моей команды никого не трогать! А вот, как только скажу «фас» прямо рвать моих врагов на куски! Я понятно объяснил?
— Понял, х-хос-сяин, не дурак Лих-хорук, — послушно закивал злыдень. — Удерш-шусь, ты меня добро подкормил. Но место еще осталос-сь. — Он погладил своей внушительной «клешней» впалый живот, который натурально прилип к позвоночнику. А затем во всю ширь распахнул свою зубастую пасть, словно демонстрируя, сколько туда может влезть за один раз. А влезет туда действительно не мало…
Усмехнувшись своим воспоминаниям, и отослав злыдня подальше, чтобы не мешал и бдил, я вновь погрузился в изучение дневника основателя рода.
На первых страницах открывшейся мне леты ничего особенного не было, чего бы я не знал из сказок, легенд, баек, слухов, многочисленных книг и фильмов, снятых уже там, в моём времени.
Как писал основатель, ведьмы (ведьмаки, колдуны, малефики) были всегда. Они существовали во все времена, сколько существует на свете само человечество. Точное время появления ведьм в истории не установлено, но одно из самых древних упоминаний о ведьме можно найти в Библии, в 1-й книге Царств, предположительно написанной в период между 931-ым и 721-ым годами до нашей эры.
В этой книге описывается, как царь Саул обратился к ведьме из Эндора с просьбой призвать дух умершего пророка Самуила, чтобы помочь ему победить армию филистимлян. Ведьма пробудила Самуила, который затем предсказал гибель Саула и его сыновей. В соответствии с Библией, на следующий день сыновья Саула умерли в битве, а Саул сам покончил жизнь самоубийством.
Вывод, который делала из этого печального случая «книга книг»: не допускай к жизни ведьму[2]. Да и другие библейские тексты постоянно предостерегали свою паству от гадания, колдовства или использования ведьм для связи с умершими.
Но, как говорится, человеческое любопытство неистребимо, а желание знать будущее зачастую перевешивает здравый смысл. Поэтому, даже если все ведьмы в один момент исчезнут с лица земли, их место займут обычные мошенники, использующие ловкость рук и «высокие технологии». А согласно третьему закону Кларка — «высокие технологии неотличимы от магии».
Ну, это я уже конкретную отсебятину понес, ничего подобного в лете, конечно же не было.
Ведьма (или ведьмак, колдун), говорилось в записях основателя — та, которая ведает, обладает ведовством, то есть знанием. В зависимости от того, где она обитала, её называли волшебницей, чаровницей, вештицей, колдуньей — всех названий не перечесть.
За свои способности ведьма расплачивается собственной душой и после смерти ей не будет покоя. Не будет ей покоя даже в том случае, если она будет игнорировать разрушительную сторону своего промысла и начнет лечить людей, вместо того, чтобы наводить порчу.
Что-что, а с откровенностью у основателя всё было отлично — сразу башкой, да в самое пекло! Чтобы четко понимали наследнички, с чем связались. Причем понимали даже тогда, когда заднюю включать было уже поздно. Ведь лета открывались только с получением первого чина. Хотя, это я такой бедовый, а у остальных же были наставники. Тот, кто не желал подобной участи, имел время на раздумья. Побольше, чем несколько секунд перед собственной смерть.
Но весь прикол в том, что я ничуть об этом не жалею! Этот проклятый дар поможет моей родной стране перенести тяготы войны хоть на самую малость легче. Ведь из уничтоженных мною сегодняшним утром фрицев уже никто не сможет взять в руки оружие и пойти убивить советских солдат и гражданское население. Никто из них никогда больше не сможет измываться над пленными, сжигать стариков и детей в избах прямо целыми деревнями.