— Тогда я вас больше не задерживаю, товарищ парторг. И держите язык «за зубами»!
Кабанов поспешно кивнул и стремглав выскочил из кабинета, закрыв за собой дверь. Иван вернулся к столу ректора и уселся на стул перед его столом.
— Да вы присаживайтесь, Иннокентий Петрович, — «добродушно» улыбнулся он, — разговор у нас с вами будет долгим…
Выскочив из приемной ректора, Кабанов остановился в коридоре, навалившись одной рукой на облупленный подоконник. Потер свободной ладонью в области груди, «массируя» отчего-то занывшее вдруг сердце. Слишком многие сотрудники института в последнее время бесследно «исчезли» после таких вот визитов товарищей из органов. Слишком многие…
Что б он провалился, этот Трефилов, со всей своей безумной теорией! Кабанов сделал несколько глубоких вдохов, щемящая тяжесть в груди вроде бы улеглась. Отлипнув от подоконника, Силантий Еремеевич неспешно побрел вдоль закрытых аудиторий, глядя себе под ноги. Он не переставал размышлять, чем же все-таки ему аукнется этот разговор с наглым сопляком-чекистом. Не замечая ничего вокруг, он столкнулся с доцентом Сергеевым, перегородившим ему дорогу.
— Товарищ Кабанов, — с ходу «взял быка за рога» Сергеев, — я хотел поговорить с вами о Бажене Вячеславовиче… А конкретнее — о его исключении…
Кабанов резко толкнул плечом Сергеева, освобождая проход:
— Да отстаньте вы от меня со своим Трефиловым! Никто его не собирается исключать!
— Правда? — с недоверием переспросил Сергеев.
Но Кабанов, не отвечая и не оборачиваясь, монотонно удалялся от Сергеева.
— И собрания не будет? — прокричал в спину удаляющемуся парторгу доцент, но ответа так и не получил.
— Андрей Михайлович… — со спины к Сергееву подбежала запыхавшаяся секретарша. — Вот вы где! Устала вас искать…
Сергеев обернулся:
— И к чему такая срочность?
— Не знаю, но вас срочно вызывает Иннокентий Петрович! Идите, голубчик! А мне еще нужно отдышаться…
Добравшись до дверей в кабинет ректора, Сергеев остановился, пригладил рукой растрепавшиеся волосы и постучал. Не дожидаясь ответа, распахнул дверь и вошел в кабинет.
— Можно, Иннокентий Петрович?
Открывшаяся картина слегка удивила доцента: на «законном» месте ректора, за его столом, восседал смутно знакомый Сергееву молодой мужчина, изучающий личное дело Трефилова. Сам же Иннокентий Петрович нервно «мерил» шагами кабинет, «мечась» из угла в угол, как загнанный дикий зверь.
— Проходи, Андрей Михайлович. — Словно за спасительную соломку ухватился ректор за Сергеева. — Только тебя и ждем! — Вместе они подошли к столу, за которым расположился Чумаков. — Познакомься — это товарищ из органов…
Иван поднялся из-за стола и протянул Сергееву руку:
— Иван Чумаков! Особый отдел Главного управления государственной безопасности!
— А я вас помню, молодой человек! — удивлённо пожав протянутую руку, произнес Сергеев. — Вы посещали мои лекции…
— Вы правы. Андрей Михайлович, — не стал отрицать очевидного факта Чумаков. — Считайте меня куратором университета со стороны органов…
— Ну, вы тут беседуйте, а у меня лекция, — поспешно заявил ректор и суетливо покинул свой кабинет — вникать в секреты работы органов госбезопасности у него не было никакого желания.
— Присаживайтесь, Андрей Михайлович, — предложил Чумаков.
Сергеев присел на краешек свободного стула.
— Скажите, Андрей Михайлович, вы хорошо знаете профессора Трефилова, Бажена Вячеславовича?
— Так вот оно в чем дело? — Сергеев порывисто вскочил со своего места. — Этот гад, Кабанов, значит, вместо собрания решил в органы на Трефилова кляузу написать?
— Успокойтесь, Андрей Михайлович! Никто ничего в органы не писал. И парторг Кабанов в том числе!
— Правда? — с надеждой спросил Андрей Михайлович.
— Правда. И садитесь, пожалуйста.
Сергеев с облегчением упал обратно на жесткое сиденье:
— Тогда почему вы интересуетесь Баженом Вячеславовичем? Он ничего такого не совершил. Я за него ручаться могу! Это после вчерашнего выступления на него Кабанов взъелся. Теория профессора Трефилова на самом деле не совсем обычная… Даже, можно сказать, фантастическая…
— Вот именно поэтому мы и решили к вам обратиться, Андрей Михайлович. Нам очень нужно разобраться в его теории.
На лице доцента проявилась крайняя степень изумления:
— Но постойте, а зачем органам госбезопасности разбираться в теории Трефилова? Я не понимаю… Ведь это лишь рассуждения на тему времени, этакая игра ума… В большей степени философский вопрос, чем прикладной… Ну, по крайней мере, такой позиции придерживается большинство товарищей из нашего института.
— Товарищ Сергеев, — не мигая посмотрел на доцента Чумаков, — вы хотите помочь профессору Трефилову?
— Конечно! — порывисто произнес Андрей Михайлович.
— Тогда мы с вами сделаем вот что…
Глава 11
Февраль 1936 г.
СССР
Москва
— Докладывай, чего нарыл, Иван, — устало произнес Фролов, когда Чумаков во второй раз появился в кабинете старшего лейтенанта госбезопасности.
— Лазарь Селивёрстович, — Чумаков пожил на стол папку с копией личного дела Трефилова, которую принес с собой, развязал тесемки и открыл её, — а вы так и не ложились сегодня? Которые сутки уже на ногах? Нельзя же так…
— Ничего, на том свете отдохну, Ваня, — устало усмехнулся капитан. — Начинай, чтобы время не терять — его и так в обрез!
— Трефилов, Бажен Вячеславович, — начал зачитывать из открытого дела Чумаков. — 1865-го года рождения. Из семьи интеллигентов: мать — учительница при институте благородных девиц, отец — профессор биологии еще царского разлива. Оба родителя скончались от тифа в 1924-ом году. Не женат. Детей нет. Иных родственников не имеет. Со слов ректора института: далек от «политики», интересуется наукой, только наукой и ничем, кроме науки — семьи-то у него нет, — добавил Иван. — Настоящий ученый, прямо-таки с большой буквы…
— Ну, это и так было понятно, кивнул Лазарь Селиверстович, — Хорст абы кого вербовать не будет. Что еще?
— Помимо основного направления научной деятельности в области биологии,- продолжил Чумаков, — живо интересуется новыми научными направлениями в области физики. До 1931-го года работал в институте физики и биофизики под руководством академика Лазарева. После ареста академика и расформирования института, перевелся на нынешнее место службы. Так же после ареста Лазарева «обрубил» всяческие связи с зарубежными коллегами…
— Причина подобной крайности? — уточнил капитан.
— Так Лазарева за то и «закрыли», — пояснил Чумаков, — за слишком тесное и активное общение с империалистической профессурой. Видать, здраво размыслив, решил не рисковать.
— Ясно. Дальше.
— Помимо прочего: Трефилов — заядлый радиолюбитель, постоянно что-то паяет дома, наматывает магнитные катушки, придумывает какие-то приборы… Но его ученые коллеги считают это увлечение баловством…
— Хорошо поработал, — остановил подчиненного Фролов, — но давай уже, переходи к главному — из-за чего весь сыр-бор? Нам с тобою архиважно понять, что Хорста так зацепило? Зачем ему именно Трефилов понадобился?
— Мне удалось привлечь к нашему делу служащего того же учебного заведения — доцента Сергеева, который очень дружен с профессором.
— Молодец, Ваня! Верное решение! — похвалил Чумакова старший лейтенант госбезопасности. — Если бы все так работали… Продолжай.
— Сергеев, Андрей Михайлович, доцент института, — продолжил Иван. — Находится в близких, можно сказать, приятельских отношениях с профессором Трефиловым. Испытывает глубокое уважение к своему старшему коллеге. С радостью согласился нам «помогать», только чтобы Трефилова не исключали из института, и у него не было проблем с вами… С органами госбезопасности, то есть…
— Что ж, это хорошая кандидатура, — вставил Фролов.