Вот и поди, пойми тех женщин? У меня, похоже, гендерный кретинизм: в своём времени их понять не мог, теперь вот в прошлом от той же беды страдаю.
— Ну, и зачем тогда весь это огород городить? — спросил я безо всякой задней мысли. Авось, на этот раз и получится понять.
— А как я еще от этого проклятого дара отвертеться смогла б? — Она нехотя отстранилась от меня, но взгляда до сих пор не отвела. — Знал бы ты, какие злодейства моя бабка втихаря творила! А я так не хочу! Не должен советский человек желать зла ближнему своему… Если это, конечно, не враг… — добавила она, секунду подумав. — Но тогда никакой войны не было, — словно оправдываясь, произнесла она. — А они, вместе с мамой… — И она вновь разрыдалась.
Бедняжка ты моя! И как же ты под таким жестким прессингом жить-то умудрялась? В школе одно — дома другое. Теперь понятно, что у этой молоденькой девчонки в голове творилось. И как только она не свихнулась совсем? Психика-то не железная.
Теперь мне стал понятен её нервный срыв. Тут не каждый мужик выдержит, а она — еще ребенок совсем! Чуть старше моих учениц из старших классов. И к слову: я же знал, что без моего появления здесь, все её ухищрения всё равно бы пропали втуне — ей бы пришлось принять этот чертов семейный дар. И никакие доводы с отмазками не помогли бы. А актриса она, надо признать, что надо! Даже меня провести смогла!
Я вновь крепко прижал Акулину к груди:
— Не волнуйся, хорошая моя, для тебя уже всё позади…
— Я так и поняла на кладбище, что наш проклятый дар к тебе перешел… Обрадовалась сначала, — шмыгнув носом, призналась девчушка, — но после поняла… Ведь теперь тебе всю жизнь с этим мучиться придётся, Ром! А после… — она осеклась.
— А после в ад, — спокойно продолжил я её невысказанную мысль. — Знаю — мне твоя бабка обо всём этом поведала без утайки. И что зло придётся творить, и душу я свою бессмертную погублю. Но знаешь, без этого всего меня бы уже и не было на белом свете — на самом деле умер я от ранения в голову. И только этот ведьмовской дар удержал жизнь в этом теле, — немного подкорректировав исходную версию произошедшего, поведал я Акулине.
О моем переносе во времени и в чужое тело она знать не должна.
— Ох, так ты умер?
— Умер-умер — даже не сомневайся! А вот с фрицами мне рассчитаться за свою смерть, и не только за свою, а за всё «хорошее», что они к нам в Союз притащили — теперь, ой как хочется! А остальные проблемы будем разгребать по мере их возникновения. Так что, красавица, ты за меня сильно не переживай, а лучше себя побереги! — Я немного отстранился от девушки и вытер ладонью слезы с её красивого, но слегка заплаканного лица. — Мы с тобой, Акулинка, еще повоюем! И за Родину, и за мою бессмертную душу!
— Ой, и правда! Чего это я? — Обрадовалась девушка, неожиданно засмущавшись, и отодвинувшись от меня еще подальше. — А ты память по-настоящему потерял, или…
— По-настоящему, — твердо произнес я, что на самом деле было в какой-то мере правдой. Ведь я практически ничего не знал об этом времени. Только какие-то общие сведения. — Вот поэтому мне без твоей помощи и не обойтись. Поможешь, товарищ Акулина?
— Так точно, товарищ Роман! — по-военному вытянувшись, даже став немножечко выше, отрапортовала она.
— Называй меня лучше товарищ Чума, — попросил я её.
— А зачем? — удивилась Акулина. — И на кладбище ты тоже себя Чумой называл, -припомнила она.
— Ну, раз мы находимся на территории занятой врагом, то для конспирации у каждого разведчика-диверсанта должен быть оперативный псевдоним.
— Это как у товарища Сталина? — просветлела лицом девушка.
— Да, как у товарища Сталина, и у товарища Ленина, — подтвердил я, — которые на самом деле Джугашвили и Ульянов.
— И у командира партизан тоже псевдоним — товарищ Суровый! А мне можно? — осторожно поинтересовалась она.
— Нужно!
— Ой, а я и придумать сразу не могу… — закручинилась девчушка.
— А что тут думать, товарищ Красавина? Такой подойдет?
— А так можно? Как-то неудобно совсем…
— А почему нет? — усмехнувшись, пожал я плечами. — Так и порешим: товарищ Чума и товарищ Красавина выходят на тропу войны! — весело подытожил я наше маленькое совещание.
При этих словах девушка заливисто засмеялась, совсем позабыв про слезы. Вот, так-то оно лучше!
— Но между собой, конечно, можно и по именам…
— Ой! — неожиданно спохватилась Акулина. — Я же тебя не перебинтовала еще! Надо поторопиться — а то ужин простынет, и мама опять будет ругаться.