— Что-что, а это дело она у тебя любит, — усмехнулся я, подхватив с земли ведро с водой.
Заполнив рукомойник под жвак, я сполоснул лицо водой из колодца. Ледяная жидкость мгновенно взбодрила мой расклеившийся от приключений организм. Даже дышать легче стало. Пока я умывался, девчушка уже успела куда-то сбегать, притащив с собой индивидуальный перевязочный пакет.
— Садись. — Девчушка указала мне на невысокую завалинку дома. — Буду тебя перевязывать. Только придется потерпеть, — предупредила она меня, — старая повязка к ране присохла…
— Ничего, потерплю, — ответил я, устало падая задницей на нагретую солнцем деревянную поверхность.
— Подержи, — сунула Акулинка мне в руку средство первой помощи.
Таких индпакетов[1], который принесла девушка, я уже лет сто не видел. Все перевязочные принадлежности лежали в таком холщовом прорезиненном мешочке — коленкоровом[2], зашитом специальной веревочкой. Для его открытия нужно было дернуть за торчащий конец веревки и распустить шов.
Содержимое пакета оказалось стандартным: марлевый бинт и две ватно-марлевых подушечки, одна из которых зафиксирована на расстоянии десятка сантиметров от конца бинта, а другую можно было передвигать по бинту на нужное расстояние. В складку пергаментной бумаги, в которую помимо прорезиненной ткани был упакован бинт, была вложена еще и безопасная булавка.
На внешней оболочке была напечатана краткая инструкция по применению, а также способ открытия, дата и место изготовления. Пока Акулинка сдирала с меня старую повязку, я успел всё это прочитать: ЦС ОСОАВИАХИМА СССР У. П. П. ХИМЗАВОД № 9 КИЕВ 1941 г. зак. № 997. СССР, Киев, 1941 год.
Дата изготовления опять резанула глаза — я, как оказалось, всё еще не совсем свыкся с мыслью, что нахожусь в прошлом. Умом-то, вроде и понимаю, но вот подсознание иногда взбрыкивает, ошпаривая сознание словно кипяточком. Ну, ничего-ничего! И не с такими проблемами справлялся! Хотя вру, что может быть еще проблемнее? И хватит об этом…
— Ох! — Я скрипнул зубами, когда девчушка резко дернула присохший кусочек бинта, отрывая старую повязку.
— Прости-прости! — Девушка, зачем-то, начала дуть на открытую и кровоточащую рану, как будто это чем-то могло помочь. — Отмачивать долго, а так всё быстро и хорошо! Да и заживает на тебе, как на собаке, товарищ Чума… Ой! Простите… Прости… — поспешно извинилась она, видимо, за сравнение с собакой. — Я не то имела ввиду…
— Да брось извиняться, Акулина! — Я даже рассмеялся. — Всё нормально! Не надо нам нам меж собой всяких экивоков. Всё ты правильно сказала: заживает, как на собаке, значит, как на собаке. И это очень хорошо! Некогда мне отлеживаться.
Что-то я тоже в многословие ударился. Вот как действует на меня присутствие рядом красивой девушки, которая, перематывая рану, едва не тычет мне своей крепкой грудью в лицо. Ни скажу, чтобы я был против… даже наоборот. Но, черт возьми, я ведь могу и не сдержать эти молодые гормональные порывы, что толкают меня на всякие глупости. А сейчас совсем не время затевать любовные игрища — война идёт!
— Ну, вот, — довольно произнесла Акулинка, закончив перематывать мне голову, — готово!
— Как у тебя это ловко вышло! — произнес я, поднявшись с завалинки и заглянув в зеркало. — Любо-дорого посмотреть!
— Так я школе курсы медсестер посещала, а в институте — членом Осоавиахима[3] стала! И нормы «Готов к ПВХО»[4] сдала! Я даже нагрудный знак 'Юный Ворошиловский стрелок имею! — с гордостью похвасталась она.
— Да ты просто золото, а не девушка, Акулинка! — щедро похвалил я её, отчего она зарделась еще сильнее. — Спортсменка, комсомолка и просто красавица! Не война б — сегодня же попросил твоей руки! — помимо моей воли вырвалось у меня.
— Ой, скажешь тоже — руки просить… Болтун! — шуточно отмахнулась от меня, Аклина, но я видел, как блеснули её глаза.
А за языком-то тоже нужно следить — чужой организм, оказывается, потёмки! В самый неожиданный момент подвести может. Постепенно у меня в голове накапливался вал проблем, которые необходимо было разрешить в ближайшее время. Ведь от эффективности этого тела всецело зависел успех задуманной мною миссии. Тело, разум, гормоны и инстинкты должны работать, как часики, точно также, как и мой потерянный безвозвратно родной организм. Что ж, будем работать!
— А если не передумаешь — после победы поговорим! — неожиданно добавила она и, желая подразнить, шаловливо показала мне свой маленький розовый язычок.
«Твою же мать! — мысленно выругался я, с трудом сдерживая порыв схватить девчушку в охапку и впиться в её чуть припухлые губы, никогда не знавшие помады, долгим и крепким поцелуем. — Да за что мне всё это?»