Так-то да, понос с кровью — страшное дело! Жуткие эпидемии кровавого поноса сопровождали практически все военные кампании на протяжении всей истории человечества, поражая живую силу, выбивая её из строя и доводя до гибели куда в большем количестве, чем, собственно, сами военные действия.
Об эпидемиях дизентерии во время войн известно ещё с Древней Греции. Наряду с гриппом и брюшным тифом дизентерия сыграла существенную роль и в Первой мировой войне, а вот во Второй мировой смертность от дизентерии значительно снизилась, чему немало поспособствовали антибиотики.
Но их массовое производство, насколько я помнил, началось только в 1943-ем году. А сейчас на дворе — середина 1942-го. Сомневаюсь, что у немецкого гарнизона, расквартированного в Тарасовке, они имеются. Так что у меня появился шанс устроить настоящую диверсию оккупантам. Пусть они, сука, обдрищутся до смерти! Хоть и вонять будет ужасно, но дышать на свете, куда легче станет!
— Того самого Гиппократа, который клятву придумал? — задумчиво читая на первой страницы вед про ритуал проклятия «Дрисни», спросил я, не подумав, и тут же получил капитальный «отлуп» от мамашки.
— Я так понимаю, это камень в мой огород? — окрысилась она, мигом превратившись в подобие своей матери. Не настолько страшной, конечно, но отдаленно похожей на дохлую ведьму. — Да, давала я клятву людям не вредить, да люди мне куда больше зла принесли! Ты хоть представляешь, насколько тяжело мне в лагере было? Холодно, голодно, непосильный труд… Когда каждый дубак[1] в любой момент может не только тебе под юбку залезть, а во всех позах поиме… — Она осеклась, увидев расширившиеся от ужаса глаза Акулинки. — Так что не надо учить меня жить, товарищ Чума!
Причём, слово товарищ она произнесла с такой лютой ненавистью во взгляде и голосе, что её аура прямо-таки полыхнула чистой и белой злобой.
— Вот ни разу и не думал вам упреки кидать, товарищ Доцент, — произнёс я, чтобы немного притушить белый огонь кипящей ненависти. — Всё давно позади, а вы сами себя накручиваете. Не надо, Глафира Митрофановна. Всё и так… очень сложно… чтобы сходу приговоры выносить…
— Ну, кого-то это совсем не останавливало, — фыркнула мамашка, но белое зарево в её ауре слегка притухло. — Эти твари даже разбираться не стали — законопатили на пятёрик лагерей по идиотскому, в общем-то, доносу… Там даже ребенок увидел бы, что всё белыми нитками шито! А эти суки — нет, просто до моей судьбы дела никому не было!
— А что же мама ваша? — Как говорится, расковырял болячку, так ковыряй до крови. — Ведь она могла с помощью своего дара вас из лагеря вытащить? Даже, думаю, и до суда бы дела не дошло, если бы она вмешалась…
— Не захотела, старая, — угрюмо буркнула Глафира Митрофановна, — вот и устроила мне урок, каково это — людям помогать. Ведьмой она была настоящей…
— Не делай добра — не получишь зла? — предположил я.
— Верно, ведьмак! — кивнула Глафира Митрофановна. — Ведь я же против её воли пошла, вот, прямо как Акулинка до сегодняшнего дня. Не хотела я, как мать, зло людям нести… Радовалась, поначалу, что задатка у меня нет, и проклятый дар мне не достанется. Поэтому, и в медицинский пошла, зная о «иной стороне»… И знания эти я хотела не на зло, а на благо пустить. Это, как яд в малых дозах очень даже и лекарством может быть. Так и материны секреты можно было для добра использовать. Только знать, как…. Ну, и мечтала, дура, что скостится ведьме на том свете хоть немного… — Сияние ненависти совсем сошло на нет, и Глафира Митрофановна тяжело опустилась на лавку у стола.
Акулинка же всё это время стояла ни жива, ни мертва, слушая откровения матери. Думается мне, что такой исповеди от родного человека она никогда в своей жизни не слышала. Даже меня немного пробрала её поломаная судьба, так изменившая отношение к дальнейшей жизни.
Но что я мог сделать для неё? Пока только посочувствовать. А затем, медленно, но верно поворачивать её к «свету», не взирая на то, что сам ведьмак, обязан творить то самое пресловутое «зло». Пока еще меня не накрывало — дар, как предупреждала старуха, не наказывал. Наверное, убийство двух полицаев на кладбище пошли в зачёт. Так-то души двух утырков в ад спровадил, да бабку-колдунью уважил.
Акулинка же, наоборот, среагировала весьма активно — бросилась к матери, крепко обняла её обеими руками, прижавшись всем телом к родному человеку.