Только сдается мне, что все ведьмячии примочки в этой клетке бы не сработали. Не для того в неё всякого «добра» столько понатыкано. Вон, как засверкали, едва я попытался в аварийный режим заскочить. Не получилось, но я другого и не ожидал.
Иеромонах остановился перед самыми прутьями решетки, тяжело гоняя воздух раздувшимися ноздрями, словно раззадоренный тореадором бык и неистово сверкая глазами. Если бы он умел прожигать взглядом, от меня бы уже давно одна дырка от бублика осталась.
Отец Евлампий стоял, тяжело дышал, но ко мне в клетку отчего-то не входил. Нет, я видел, что он меня совсем не боится, даже наоборот — это я его опасаюсь. Однако, деваться мне некуда — проблему нужно решать. И, чем быстрее — тем лучше. Я, по возможности, хотел еще и с партизанами встретиться.
Во-первых: проконтролировать, как сработало моё проклятие. Оценить, так сказать, размах и последствия моей первой колдовской печати. И прикинуть, куда двигаться дальше. Ну, и во-вторых: не дать никому из местных — гражданских и партизан, случайно вляпаться в эту самую «дрисню». А если кто и попадет по недоразумению, постараться помочь. Если, конечно, это проклятие имеет обратную силу. Только для этого мне из клетки для начала выбраться надо.
Отец Евлампий всё стоял и дышал, что у меня даже волосы на голове развевались, словно под порывами ветра. Сжимал и разжимал кулаки, но, отчего-то, ничего не предпринимал. Приглядевшись, я заметил, что губы у него беззвучно шевелятся. Он там что, молитвы читает?
— И чего ты такой нервный, батюшка? — произнес я, чтобы хоть немного изменить явно зависшую ситуацию. — Разве я хоть слово неправды сказал? Хоть мой отец, как ты утверждаешь, сам отец Лжи? Ну, да ладно, я уже привык, — решил я закруглиться, раз уж отец Евлампий не обращал на мои слова ровно никакого внимания.
Наконец здоровяк всё-таки сумел взять себя в руки. Еще минуту он стоял, а от его багрового лица отливала кровь, а дыхание становилось всё тише и тише.
— Прости Господи, душу мою грешную! — наконец вслух произнес он и истово перекрестился. — Давно я под ваше ведьмовское влияние не попадал… — наконец облегченно выдохнул он. — Уже и отвык совсем… Пора смену просить…
— А можно с этого места поподробнее? — Его последние слова меня весьма заинтересовали. — Я на тебя как-то негативно действую?
— А ты что, действительно не знаешь? — На батюшку мое заявление тоже произвело неизгладимое впечатление. — Действуешь, да еще как действуешь! Только одним своим присутствием из себя выводишь! Не знал?
— Нет. — Я мотнул головой.
— Да-а-а, — протянул он, — обмельчал совсем ведьмак. Даже сил своих не разумеет. Кто у тебя в наставниках был? Или комиссарьё совсем уже вашей учебой пренебрегает?
— Какая, нахрен, учёба, Евлампий? — Я тоже начал потихоньку выходить из себя. — Какой, в жопу, наставник? Да я только сегодня этим гребаным даром стал обладать! Я обычный разведчик, вот только угораздило меня рядом с помирающей старухой-ведьмой оказаться! Еще суток не прошло, как я чёртовым ведьмаком стал! А на меня уже со всех сторон всевозможные беды посыпались! — Я решил немного разжалобить своего тюремщика. Пусть он, хоть немного, но начнёт мне сочувствовать. А там, глядишь, и найдем какое-никакое взаимопонимание.
— Ох, ты ж, Пресвятая Богородица! — воскликнул монах, со всего размаха падая задом на табурет, отчего тот жалобно заскрипел и слегка покосился. — Так ты, выходит, дар у Степаниды отобрал?
— Отобрал? — Я криво усмехнулся. — Насильно всучила карга! Сказала — задаток у меня отличный, куда сильнее, чем у внучки её — Акулинки. А я об этом задатке — ни сном, ни духом! Для меня ведьмы и колдуны — герои страшных сказок, которые мне бабка моя в детстве на ночь рассказывала! Комсомолец я, дядя! И атеист! Вот и сам прикинь, как мне теперь с этой хренью потусторонней быть? Самому в петлю залезть? Ведь так вышло, что всё, во что я всю свою жизнь верил, натуральным враньём оказалось! И Он есть, — я стрельнул глазами в потолок, — и оппонент Его — тоже… — Хоть я решил рассказать «всё» отцу Евлампию, пытаясь заручится его поддержкой. А она бы мне на моём «поприще», очень бы пригодилась. Как говорится, хоть и конкурирующие структуры, но подчерпнуть у них найдётся чего.
— Да, паря, — шумно почесав бороду, произнес поп. — Попал ты, как куря в ощип! Комсомолец и атеист — это еще не приговор…
— А ведьмак, значит, всё, пиши пропало? — продолжал я потихоньку, исподволь давить на Иеромонаха.
Хоть он, может, и продвинутый борец с нечистью, но я-то, продукт двадцать первого века! Где психологическая обработка и умение ловко выдавать одно за другое и запудривание мозгов, достигли невиданного размаха! А здесь еще, можно сказать, детский сад, штаны на лямках. И каким бы прошаренным в церковной идеологии не был батюшка Евлампий, ему со мной тягаться.