«Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! — Поспешил я отогнать дурные мысли — так-то мне Акулинка очень даже и нравится. Но жениться мне недосуг, к тому же и время неподходящее — война. Да и привык я в холостяках… — Так, чего-то совсем не туда меня понесло. Соберись, Чума! — мысленно прикрикнул я сам на себя. — Не о том думаешь!»
— Нисколько в этом не сомневаюсь, Глафира Митрофановна, — улыбнулся я мамаше. — А теперь, прошу, сдвиньтесь в сторонку — мне надо этих утырков поскорее в могилку пристроить.
— Эх, жаль, что не повешенные, — произнесла с сожалением тётка, отходя в сторону, — столько добра пропадает! Руку славы[2] можно было бы сделать, наша-то совсем поистрепалась…
Раздумывать, что это за хрень такая — Рука славы, было некогда. Поэтому я, зацепив за ногу фиксатого, дотащил его волоком до края могилы и столкнул вниз ногой. После чего спрыгнул в яму сам и поправил труп полицая, чтобы не занимал много места. Следом в бабкину могилу точно таким же Макаром отправился и труп Рябченко, которого я пристроил к подельнику «валетом».
Хорошо, что тот, кто копал могилу, не поленился и вырыл её довольно глубокой. Гроб старой карги тоже отлично встанет, даже с двумя незапланированными жильцами. Оценив проделанную работу, я подошел к телеге. Остался последний этап: опустить в могилу старуху-ведьму, засыпать всё землей, и забыть, как страшный сон.
Постоял, глядя на закрытый гроб. Почесал в затылке, прикидывая, как его половчее опустить в могилу. И вообще, как одинокая мамаша с дочкой хотели бабку вдвоем хоронить?
— Чего встал, милок? — Беспардонно толкнула меня в бок Глафира Митрофановна. — Бери домовину с головы, а мы с Акулиной с ног возьмем…
Совместными усилиями мы сняли гроб с телеги и поставили на краю могилы. Благо умершая ведьма немного весила, да и гроб был выструган из легкой и на совесть просушенной древесины. Если бы не его размеры, я бы и один с таким весом справился, хоть и попал в тело натурального дрища. Затем мамаша вытащила из сена, наваленного на дне телеги, две крепкие пеньковые веревки.
— Держи. — Она протянула мне одну из веревок, а второй принялась обвязывать гроб, просовывая её под днищем.
После пары-тройки оборотов, мамаша завязала веревку на крышке гроба каким-то хитрым узлом, оставив длинными концы. Дождавшись, когда я закончу «зеркалить» её действия, Глафира Митрофановна с Акулиной взялись за веревки с одной стороны, я — с другой, и мы аккуратно поставили гроб на дно ямы. Вернее, на мертвые тела убитых мною полицаев.
И вот, хотите верьте, хотите нет, но, когда деревянное пристанище ведьмы опустилось на трупы, мне показалось, что из гроба вылетело множество аспидно-черных призрачных «щупалец», которые в мгновения ока опутали мертвецов, превратив их в некое подобие коконов.
— Чертовщина какая-то… — шевельнул я губами и мотнул головой, пытаясь отогнать морок, но у меня ничего не вышло.
Бросив беглый взгляд на дочку с мамашей, я понял, что ничего этого они не видят. Похоже, что жуткая картинка доступна только моим глазам — глазам ведьмака. А обычные люди, какими являлась хозяйка приютившего меня дома и её дочка, лишены подобного «счастья».
Решив больше над этим не заморачиваться, я вооружился лопатой, заблаговременно приготовленной Глафирой Митрофановной, и принялся быстро закидывать могилу землей. Пока еще кого-нибудь не принесло, типа грёбаных дружков-приятелей дохлых полицаев.
Тяжелый физический труд позволил выкинуть из головы дурные мысли, сосредоточившись только на одном: бери больше, кидай дальше. Однако тут же стало понятно, насколько слабым было доставшееся мне тело. Реципиент, походу, совсем за ним не следил.
Через пять минут махания лопатой заломило мышцы, а на руках вспухли волдыри набитых мозолей. Конечно же, я их тут же умудрился раздавить, после чего только недовольно скрипел зубами, стараясь побыстрее закончить эту экзекуцию над собственным (да-да, ведь теперь это моё тело) организмом.
Наконец над засыпанной ямой я сформировал аккуратный могильный холмик и, смахнув пот со лба, поинтересовался у Глафиры Митрофановны:
— А не боитесь, мамаша, что когда пропавших упырей искать будут, могилу вскроют?
— Я тебя умоляю! — криво усмехнулась тётка. — Чтобы кто-то у нас в округе осмелился ведьмину могилу вскрыть? Да ни в жись!
— А фрицы?
— Вот уж кто мараться точно не будет, — отмахнулась от меня Глафира Митрофановна. — Пусть только попробуют — мать и после смерти им такого устроит…
— А как она это без своего дара провернет? — продолжал я засыпать тётку вопросами.
— Ох, молодо-зелено… — тяжко вздохнула женщина, забирая у меня из рук лопату с прилипшими к лезвию комьями сырой земли. — У мертвецов свои способы найдутся с живыми счеты свести. Даже не сумлевайся! Ох, и тяжкая же доля тебя ожидает на ведьмовском поприще, — «пожалела» она меня, забрасывая лопату в телегу. — Схарчат тебя, такого необученного. Не нежить, так нечисть — и косточек от тебя не оставят! — припечатала она напоследок, забираясь на козлы. — Дюже наш дар силён, для них, что пряник медовый.
— Так помогите, Глафира Митрофановна! — решил я надавить на мамашу. А что, собственно, я теряю? А вдруг выгорит чего? Мне бы сейчас и крохи информации пригодились. — В долгу не останусь!
— Залезай в телегу, новик — а то ты на ногах едва стоишь, — не оборачиваясь бросила тётка. — Дома поговорим.
Я перевалился через низенький бортик и блаженно распластался на дне повозки. Сил у меня и вправду никаких не осталось. От напряжения дрожала каждая мышца и ныл каждый нерв. Похоже, перенапрягся парниша. Ну, ничего, мы еще вылепим из тебя настоящего мужика…
[1] Опиум народа — образное определение религии, ставшее широко известным благодаря Карлу Марксу, использовавшему его в своей работе «К критике гегелевской философии права» (1843). Сравнение религии с опиумом, однако, известно ещё до Маркса. Впервые похожее выражение употребляется Жаном-Жаком Руссо в романе «Юлия, или Новая Элоиза», опубликованном в 1761 году. Это выражение использовали Маркиз де Сад в своём романе «Жюльетта» (1797) и немецкий поэт Новалис в сборнике афоризмов «Цветочная пыльца» (1798). Подобное сравнение встречается также в произведениях других поэтов, писателей и философов (Чарльз Кингсли, Генрих Гейне, Ленин).
[2] Рука славы — предмет из средневековых европейских легенд, якобы обладающий магическими свойствами. Представляет собой засушенную кисть руки человека, который был повешен. Иногда называется «зловещей рукой» или «рукой, сделавшей дело».
Глава 12
Вроде бы от кладбища до дома моих спасителей было всего-ничего, но даже на таком коротком отрезке я умудрился вырубиться. Просто удивительно, как я сильно вымотался. И думается мне, что обычные физические нагрузки здесь совсем ни причем. Вернее, они не настолько мощно на меня повлияли, чтобы я лежал пластом.
А вот мой переход в то странное ускоренное состояние, назову его по привычке аварийным режимом, и ударил по моему самочувствию больше всего. Особенно в физическом плане. Как там сказала Глафира Митрофановна? «Где же это видано, чтобы новик такие коленца со временем выкидывал?» По-моему, так.
Однако, если прикинуть с позиции известных всему миру законов физики, совершённое мною просто невозможно! Да при таких скоростях я все связки порвать должен был, а то и кости поломать. А от банального трения на мне одежда бы загорелась.
Да и вообще, о какой научной основе всего этого бреда может идти речь? Как, скажите на милость, может мертвая бабка разговаривать? Мой мозг просто-таки вскипал и вырывался паром из ушей, при каждой попытке логически осмыслить всё произошедшее со мной за несколько последних часов.
Короче, физику, логику и прочие науки — в задницу! Не буду стараться объяснить то, чего пока не понимаю. Буду продвигаться в ведьмовском промысле старым дедовским способом — то бишь, практическим. Ведь управлялись как-то со своим даром невежественные старухи, у которых образования кот наплакал? Бесспорно! Вот и я не буду бежать впереди паровоза, пока не освою хотя бы «базовое» колдовство.