«Твою же мать! — мысленно выругался я, с трудом сдерживая порыв схватить девчушку в охапку и впиться в её чуть припухлые губы, никогда не знавшие помады, долгим и крепким поцелуем. — Да за что мне всё это?»
— Но, если честно, бинтовать раны по-настоящему меня мама научила, — призналась она. — Когда мы в Киеве жили, она часто в военном госпитале практиковала…
— Что практиковала в госпитале? — изумленно перебил я Акулину. Как-то не укладывалось у меня в голове, что Глафира Митрофановна, несостоявшаяся ведьма, может чем-то помогать людям в госпитале. Вот помочь кому-нибудь отойти в мир иной — всегда пожалуйста. Я припомнил её сожаление, что такое добро пропадает, когда мы свалили в могилу старухи трупы полицаев.
— Она у меня врач, — пояснила Акулина. — Когда-то довольно известный в Киеве хирург, доцент…
— Серьёзно, твоя мать — доцент? — вновь переспросил я.
Насколько мне было известно, учёное звание доцента присваивается лицам, имеющим научные труды и ведущим педагогическую работу в образовательных учреждениях высшего профессионального образования, а также имеющего степень кандидата наук! А от доцента до профессора всего один шаг!
Нихренассе! А мамаша-то у нас весьма и весьма непростая! Но я об этом уже догадывался, размышляя над её поведением — очень уж навязчива она косила под деревенскую простушку, на самом деле ей не являясь. Да и актриса из неё похуже, чем дочка.
Однако, если особо пристально не приглядываться, подмечая массу разных несоответствующих друг другу мелочей — то вполне себе простая деревенская баба. В меру тёмная, в меру суеверная. А как иначе, если твоя мать — известная на все окрестности ведьма? Надо соответствовать.
— Да, моя мама была когда-то серьёзным учёным, — печально кивнула головой девушка. — В то время мы с ней еще могли найти общий язык. Она пыталась изучать бабушкины возможности… Пыталась доказать существование колдовства и проклятий с научной точки зрения… Применяла эти нетрадиционные знания в своей медицинской работе…
Она еще сбивчиво рассказывала мне о своей матери, я уже догадался, чем всё это должно было закончиться. Если кто-то идет в разрез с основной «линией партии» — то ничем хорошим. Какая еще нетрадиционная медицина? Какое колдовство? Это всё антинаучно и попахивает откровенным вредительством!
— Затем кто-то донёс на неё в НКВД… — Она вновь громко шмыгнула носом, а я понял, что и на этот раз попал в яблочко. — Её арестовали… Затем осудили на пять лет лагерей… Из Киева пришлось уехать — меня забрала бабушка, которая резво взялась за моё «воспитание»… А мама вернулась из лагеря совсем другим человеком…
Да, весьма типичная история для довоенного СССР. У моей бывшей супруги прадед был председателем колхоза в сороковых-пятидесятых. Так за время своей деятельности на этом поприще он умудрился побывать «вредителем» аж целых три раза!
За каждый случившийся неурожай его непременно судили и отправляли по этапу. Но, что было самым странным, и не менее интересным — после каждой отсидки в лагере и по возвращении в родной колхоз, его восстанавливали в должности председателя!
Для меня это было просто за гранью реальности. Но, тем не менее, такие случае не были единичными. Через зоны и лагеря прошло столько народу, что остаться в стороне от этой беды не сумела, наверное, ни одна семья на просторах нашей бескрайней Родины.
— Ой, товарищ Чума, — неожиданно опомнилась Акулина, — мы тут с вами болтаем, а ужин давно ждёт! Мамка заругает так, что даже тебе мало не покажется!
— Ну, пусть попробует еще разок, — я криво усмехнулся, а девчушка тут же спала с лица.
Похоже, вспомнила, как я жёстко обошелся с полицаями. Так-то да — я страшный человек. А теперь еще и проклятый ведьмак, уже заработавший свой первый чин. Что бы это ни значило.
— Только не надо маму…
— Акулина… — укоризненно посмотрел я на девчушку, на этот раз улыбнувшись совсем по-иному — как старому доброму другу. — Ты меня зверем-то не считай. Врагов я буду уничтожать без жалости! А вот на возможную будущую тёщу моя ненависть не распространяется, — чтобы немного разрядить обстановку, шуточно добавил я, вновь вогнав девчушку в краску.
— Роман… Товарищ Чума… давай до окончания войны не будем поднимать этот вопрос? — Умоляюще взглянула она на меня из-под длинных пушистых ресниц, которые мне непременно хотелось поцеловать.
И не только их… А ниже… Много ниже… Черт-черт-черт! И кто из нас настоящая ведьма? Может бабка чего-то там напутала, и часть древней силы досталась-таки Акулине? Иначе, отчего меня так к ней неимоверно тянет? Настоящая ведьма!
— Хорошо, — скрепя сердце, согласился я, — забыли!
— Тогда пойдем поскорее, — поторопила она меня, направляясь в избу.
Мне ничего не оставалось делать, как последовать следом за ней. Уже на пороге в дом, моего обоняния коснулись дразнящие ароматы жареной курочки, свежей зелени, особенно укропа, и непередаваемый запах хлеба, только-только вытащенного из печи.
В горнице за накрытым столом в одиночестве восседала Глафира Митрофановна с донельзя недовольным видом. А на столе (я едва не закапал слюной пол) действительно стояло большое блюдо с запеченной целиком курицей, а рядом на деревянной разделочной доске — порезанный большими кусками домашний хлеб.
В закопчённом чугунке обнаружилась исходящая паром отварная картошка, щедро сдобренная расплавленным сливочным маслом и густо посыпанная зеленым укропом. А в огромной деревянной миске — салат из свежих овощей: крупно нарезанные помидоры и огурцы, мелкие кружочки лука, присыпанные все тем же благоухающим укропчиком! Похоже, что еще полчаса назад все эти овощи обитали на грядке.
— И где вас только носит, Ироды! — буркнула мамаша, едва только мы с Акулинкой появились на пороге. — Простыло уже всё!
— Я Роману перевязку делала, — пискнула девчушка, спрятавшись за мою спину, не такую уж и широкую, как мне бы того хотелось. — Рана загноиться могла.
— Могли бы и поторопиться, — и не подумала менять гнев на милость Глафира Митрофановна. — Я за это время роту раненных бойцов смогла бы перевязать. Сядайте за стол, пока еще тёплое.
— Откуда такое изобилие, Глафира Митрофановна? — решил я не обращать внимания на отвратительное настроение «любимой тёщеньки».
Оно у неё всегда отвратное, по крайней мере, за то время, сколько я её знаю. Хотя, знаю я эту женщину не так уж и долго — всего несколько часов, и рад буду ошибиться. Хотя, что-то мне говорит, что лучше уже не будет.
— А ты хочешь, чтобы я на поминки родной матери одну чёрствую горбушку, что ль, выставила б? — неожиданно окрысилась мамаша. — Так она и с того света может вернуться, чтоб ты знал! И тогда уже нам всем не поздоровится.
— Да нормально всё с ней будет, Глафира Митрофановна, — брякнул я, усаживаясь во главе стола. Именно это место определила для меня тетка, оставшись по левую руку от меня. По правую же села Акулина, стараясь не смотреть матери в глаза. — Она уже устроилась лучше нас с вами! Даже зубы новые выдали, похлеще, чем у крокодила…
— С чего ты это взял? — Впилась в меня пристальным взглядом мамашка.
— Так на связь она вышла, — невозмутимо произнес я, как будто подобные фокусы для меня в порядке вещей, — через зеркало у рукомойника. Кстати, вам привет велела передавать, — подвигая к себе поближе пустую миску, добавил я, — а за двух ублюдков в могиле — кланяться…
Друзья, если понравилось, поставьте лайк, пожалуйста! Он очень важен для книги на старте (Лайк — это такое сердечко на странице книги, возле обложки). Спасибо вам огромное!
[1] Перевязочный пакет первой помощи. Индивидуальный, 1941 г. В годы Великой Отечественной войны таких индивидуальных перевязочных пакетов было израсходовано около 100 млн.
[2] Коленко́р (фр.— «ситец из Каликута») — лёгкая, но жёсткая подкладочная и прокладочная ткань полотняного переплетения из пряжи среднего качества.