Более выразительный портрет Цзян Цин даёт советский кинематографист Роман Кармен, трижды лауреат Сталинской премии. В 1938 году Сталин отправил его в Китай для съёмок документального фильма о революции и о войне сопротивления. В середине мая 1939 года, после нескольких месяцев скитаний по территории, контролировавшейся гоминьданом, Кармен прибыл в Яньань. Здесь он провёл месяц, снимая фильм о революции в действии, особенно в кругах, близких к Академии имени Лу Синя[157]. Впервые он встретился с Цзян Цин 25 мая, когда ехал на беседу с Мао. Она явно захватила его воображение художника. В ходе нашего интервью она назвала Кармена «фотографом Сталина» и тепло отзывалась о нём. Он снимал её во многих позах, но особенно ему нравилось снимать её верхом на лошади. Один такой снимок, напоминающий нам, какое редкое явление представляет собой для китайских женщин верховая езда (хотя Цзян Цин не упомянула об этом) и как на Северо-Западе, где мало лошадей, наличие лошади считалось привилегией элиты, Цзян Цин подарила мне. (Давая мне этот снимок, она сказала, что Кармен прислал ей его с несколькими другими в Яньань в 1939 году. Когда она поручила агентству Синьхуа сделать для меня цветную копию этого снимка, она решила в то же время дать такой снимок «старшей сестре Дэн» — жене Чжоу Эньлая.) На сделанном Карменом снимке Цзян Цин в яркой одежде и с волосами, заплетёнными в косички, выглядит скорее славянкой, чем китаянкой. Он писал:
«Направляясь к Мао, проезжаем по этому городу. Вслед за Академией Лу Синя и антияпонским университетом большая гора отведена открывающемуся на днях женскому политическому университету, для занятий в котором съехалось в Яньань несколько тысяч девушек и женщин со всей страны. Дважды переезжаем вброд реку.
После второй переправы нас нагоняет мчащаяся галопом всадница. Поравнявшись с нами, она резко осаживает коня и широким жестом весело приветствует нас. Это жена Мао Цзэдуна. Она, как и многие тысячи китайских юношей и девушек, несколько лет тому назад приехала в Особый район учиться в политическом университете. Она покинула Шанхай, где была одной из известных китайских актрис. Теперь она, молодая коммунистка, выполняет большую и почётную партийную работу в качестве личного секретаря Мао. Она ведёт его дневник, записывает все его речи, переписывает статьи, выполняет отдельные поручения. Сейчас она возвращается из далекой деревни, куда ездила по поручению Мао. Она уверенно сидит на гарцующем, грызущем удила, маленьком злом коньке. Две косички перевязаны ленточкой на затылке. На ней трофейная шинель японского офицера, шерстяные сандалии на босу ногу.
— Я предупрежу товарища Мао, что к нему едут гости,— говорит она и, круто повернув коня, пускает его стремительным карьером. Правую руку она откидывает назад и, повернув слегка склонённый корпус, несётся вперед, поднимая облако пыли»[158].
Другой советский журналист, Петр Владимиров, прожил в Яньани с 1941 по 1945 год, хотя его спорный дневник был опубликован только примерно через 30 лет, когда китайско-советская вражда стала уже несомненной, а Цзян Цин явно была у власти[159]. В 1942 году Цзян Цин, как её характеризовал Владимиров,— это «тоненькая, подвижная, с умными карими глазами, рядом со своим мужем совсем хрупкая…» Позднее в том же году он писал: «Для Цзян Цин характерна крайняя целеустремлённость… Свой темперамент подчиняет рассудку. Не знает жалости к себе, её заботит только карьера. Пока молода, спешит к цели…» В феврале следующего года он отмечал, что Цзян Цин не только личный секретарь Председателя, но и занимается всей его секретной перепиской. Её близким другом и доверенным лицом был Кан Шэн, которому брак Цзян Цин был на руку, потому что он обеспечил ему доступ к Председателю. Владимиров изображает Мао как человека, незнакомого с западной классикой и презирающего всё некитайское. Он читал только старинные энциклопедические словари, старинные философские трактаты и старые романы. Цзян Цин несравненно начитаннее своего мужа. Во всяком случае, она знакома с классиками мировой литературы. Она ловко и незаметно помогала своему мужу в разрешении самых сложных вопросов, не имевших никакого отношения к их семейной жизни. Она «любознательна, властолюбива, но умело это скрывает. Свои интересы ставит выше всех прочих».
В 1944 году, когда с Цзян Цин познакомился корреспондент «Нью-Йорк таймс» Тилмэн Дёрдин, он, как и другие, заметил, насколько её затмевали старшие женщины, особенно наиболее известные из них: Цай Чан (жена Ли Фучуня), Кан Кэцин (жена Чжу Дэ) и Дэн Инчао (жена Чжоу Эньлая). Они не только стояли выше её по положению, но и были теснее связаны с массами, что она болезненно переживала. В ней, однако, Дёрдин нашел черты, присущие классическим китайским красавицам, назвав её «ожившей китайской картиной». Одежду она носила такую же, как рядовые люди, хотя покрой и ткань были значительно более высокого качества. У неё была короткая стрижка на советский манер, которая вошла в моду среди руководящих женщин-революционерок на Северо-Западе и была ей к лицу (большинство женщин носили такую стрижку ещё и 30 лет спустя). В те дни она курила в обществе иностранцев и была поклонницей американской танцевальной музыки. Один американец, который танцевал с ней, счел её английский язык «не невозможным».
157
159
См.: