В беседе с моими гидами я подтвердила, что многое узнала от них об интеллектуальных достижениях Председателя. Но, спросила я, разве у него не было жены? Не его ли жена товарищ Цзян Цин? Чем она занималась в те долгие периоды, когда Председатель был погружён в размышления о революции? Их дети не могли, конечно, бегать по этому маленькому палисаднику. Где же они находились?
Ответом на эти простые вопросы, которые вряд ли стал бы задавать китайский паломник, были подмаргивания, улыбки и слова «не знаем» (несомненно, отражающие подлинное неведение молодёжи). Тем не менее идея была ясна. В официальной истории — единственной для тех, кто задает вопросы в Китае,— о Председателе Мао не полагалось вспоминать как о муже и вообще семьянине. И роль Цзян Цин, как супружеская, так и политическая, тоже никогда не могла быть предметом публичного обсуждения.
Впоследствии в нашей беседе воспоминания Цзян Цин о годах, проведённых в Яньани, были отрывочными и эмоционально искажёнными. Мао, если смотреть её глазами, представлялся вспыльчивым, озабоченным, ироничным человеком, идеалистом и фантазёром. По существу, он был склонен подолгу молчать, предаваясь размышлениям и работая над теоретическими произведениями, а иногда уходить из дому, чтобы поблуждать среди народа. На каждом шагу его подстерегала угроза со стороны его главного соперника и их общего врага — Ван Мина, ибо в конце 30‑х годов Ван Мин и Мао всё ещё боролись (каждый исходя из своей собственной формулы) за то, чтобы угодить революционному патриарху — Сталину. Они как братья соревновались, стараясь убедить его — каждый по-своему — в правильности своей линии и в своих блестящих качествах революционных лидеров.
Для Цзян Цин Ван Мин представлял угрозу в другом смысле. Когда она находилась в Шанхае, он не жил там, но тем не менее его присутствие как могущественного и всеведущего человека чувствовалось благодаря тому, что он «дистанционно» управлял подпольными партийными организациями из своего кабинета в Москве. У Цзян Цин, стремившейся получить признание в качестве коммунистки, фактически не было иного выбора, кроме как солидаризироваться с его политикой, которая впоследствии была разоблачена как правооппортунистическая. К тому же её расстраивали люди, контролировавшие повседневную деятельность шанхайской партийной сети, в частности Чжоу Ян и Чжан Гэн. В Яньани, а впоследствии и в Пекине они как руководители по-прежнему препятствовали её доступу к массам.
Лично она узнала Ван Мина только после того, как приехала в Яньань и сама сделала удачный политический ход, выйдя замуж за Мао. Уже тогда было видно, что эти два человека намечают два разных пути к революции: Ван Мин выбрал русский путь ориентации на город — путь, зависящий от временной поддержки со стороны соперничающей партии и буржуазии. а Мао — национальный путь, ставивший задачей вначале мобилизацию крестьян на свержение помещиков, а затем уже захват городов. Наблюдал ли за ними Сталин? Мог ли он видеть, что происходит? Не предложил ли Мао официальному фотографу Сталина Кармену снять единственный в своем роде кинорепортаж о перманентной крестьянской революции, чтобы добиться благосклонности Сталина? И не была ли его стройная жена, скакавшая в облаке красной пыли, впечатляющим кинокадром?
Для иллюстрации идеологических разногласий между Ван Мином и Председателем Цзян Цин сделала ряд безапелляционных заявлений, которые не стоит приводить здесь целиком, ибо истина, несомненно, лежит где-то посередине. По её мнению, самыми спорными проблемами были вопросы о земельной реформе и о политике единого фронта. Будущий Председатель начал разрабатывать планы земельной реформы, ещё находясь в Центральных советских районах. 23 января 1934 года он написал статью, где указывалось на необходимость осуществления массами проектов мелиорации земли с целью повышения производительности сельского хозяйства. Летом и осенью того года он работал над проблемой реорганизации рабочей силы и предложил решить её путем создания бригад взаимопомощи.
Цзян Цин утверждала (хотя документальных доказательств этого нет), что до возвращения Ван Мина из Москвы он заявил в Коминтерне официальный протест против земельной политики, рекомендуемой Мао Цзэдуном. Затем война сопротивления, вызвавшая самые острые разногласия между ними, побудила Ван Мина ратовать за создание единого фронта с гоминьданом в ущерб классовой борьбе. (Она не упомянула о том, что Ван Мин был также инициатором восстаний городского пролетариата, например в Ухани.) В октябре 1935 года Красная армия закончила Великий поход. Каким бы победоносным этот момент ни был для войск, ведомых Председателем Мао, разногласия среди руководителей ещё не были изжиты. На совещании руководства, состоявшемся 25 декабря в Вайяобао, о позиции Ван Мина было сообщено из Москвы, где в середине лета собрался Ⅶ конгресс Коминтерна. Опираясь на поддержку Москвы, Ван Мин возражал Председателю Мао по каждому важному вопросу. Когда Цзян Цин рассказывала об их споре, её лицо потемнело.