Преисполненная энергии (в то время как кое-кто из её окружения уже позёвывал, стараясь не задремать). Цзян Цин встала с широкого плетёного кресла и подошла к биллиардному столу, стоявшему сбоку в комнате, где мы разговаривали. Два охранника немедленно присоединились к ней с киями в руках. Она пояснила, что у неё отекают ноги, если она не упражняется. Потянувшись затем за кием, она наклонилась под прямым углом и старательно нацелилась. В течение нескольких минут в комнате слышны были только резкие щелчки шаров, перемежавшиеся радостным визгом, когда она одерживала верх над своими дружелюбными противниками. Продолжая играть, она снова стала бросать реплики об экономических проблемах Северо-Запада. По её словам, там всегда шла борьба между единоличным и организованным хозяйством. Без организованной экономики, сказала она, ничего нельзя достичь. А организация должна охватывать всё: животных, семена и рабочую силу.
Ⅲ
С исторической дистанции мы можем видеть, что если бы принципы создания пролетарского искусства, намеченные Мао Цзэдуном в Яньани, соблюдались буквально (будь это возможно), то «Великая культурная революция», развернувшаяся четверть века спустя, не достигла бы такого колоссального размаха. Это особенно верно в отношении областей, которые марксисты называют надстройкой,— образования, литературы и искусства. Скудные успехи в созидании общепролетарской культуры с самого начала были конструктивной слабостью революционного строительства. Мао Цзэдуну (хотя ни он сам, ни Цзян Цин ни за что не признали бы этого публично) так и не удалось полностью привлечь на свою сторону крупнейшие таланты в сферах, чуждых его собственной,— главным образом в сфере литературы и исполнительских видов искусства. Противоречия между тоталитарной политической властью и творческой независимостью непримиримы, притом непримиримы универсально. Но в риторике маоистского режима это неразрешимое противоречие было крайне упрощено, чтобы доказать наличие «борьбы двух линий»: правильной линии Мао Цзэдуна и неправильной линии того деятеля, который был его противником в данный момент. В 30‑х и 40‑х годах представителями этих двух линий были Мао и Ван Мин, а в 60‑х — Мао и Лю Шаоци.
Многолетние официальные утверждения о полной солидарности между Председателем Мао, партией и народом как будто успокоили море сомнений. Но если бы корабль был в безопасности, то зачем «великому кормчему» понадобилось бы столь явно менять курс каждые несколько месяцев или лет? Чтобы удержать за собой главенствующее положение в Яньани, Мао надо было продемонстрировать своим товарищам и массам, что люди, которые расходятся с ним в интеллектуальном плане, тем самым проявляют нелояльность к нему лично. Все инакомыслящие осуждались на публичных форумах и поносились как «догматики», правые оппортунисты или сторонники Ван Мина[170]. Однако суть предъявлявшихся им обвинений была не всегда ясна. Многие инакомыслящие были, конечно, просто писателями-марксистами или художниками независимого направления.
С целью повышения авторитета Мао в начале 40‑х годов стали практиковаться изнурительные расследования в ходе собраний, посвящённых «духовной чистке». Широкая кампания «духовной чистки» стала, пожалуй, самым глубоким и мучительным испытанием в истории революции. Таков был способ, применявшийся Мао, чтобы убедить несведущих, скептически настроенных или несогласных с ним людей (в основном интеллигентов) в правильности его мировоззрения и его политики. Но те, кто прошёл чистку, не могли просто безмолвно согласиться с его линией или вообще отмолчаться. Своё успешное духовное очищение такие люди должны были доказать тем, что становились его открытыми сторонниками, которые затем начинали обращать в свою веру других людей из своего окружения. Для неодобрительно настроенных наблюдателей «духовная чистка» была не чем иным, как «промывкой мозгов».
Применявшийся Мао метод «духовной чистки» имеет свои корни в национальной истории. Чтобы довести свои революционные идеи до сознания людей, он пользовался их языком, говоря, что надо «лечить болезнь, чтобы спасти больного». Такая обработка мозгов путём перевоспитания и психологических манипуляций отличала его от Сталина, который прославился своей физической жестокостью, «ликвидацией» инакомыслящих и других неугодных людей. Если Сталин действовал по традиции царей, то Мао нащупал глубокие корни в китайской истории. Подобно Конфуцию, учившему, что воспитать можно любого, Мао учит, что можно преобразовать политические убеждения, или «образ мыслей», любого. Процесс перехода на сторону Мао (а следовательно, и на сторону партии) был чем-то вроде перехода в другую веру: человека «уговаривают» отказаться от убеждений и поведения, которых он придерживался всю жизнь, и воспринять новые — главным образом убеждение в необходимости вести неослабную пролетарскую классовую борьбу. Ключом к процессу такой перестройки, которая считалась необходимой для непрерывного развития революции, были психологически умело построенные статьи Лю Шаоци (самая знаменитая из них, опубликованная в 1939 году, стала известна под заголовком «О работе коммуниста над собой»).
170
Реальное существование «борьбы двух линий», то есть борьбы между Мао и Ван Мином, стало очевидным для Эдгара Сноу во время его посещения коммунистической базы в 1936—1937 годах. В декабре 1937 года Ван Мин бросил Мао вызов своей статьёй «Ключ к урегулированию существующего положения», в которой утверждал, что войска Красной армии должны полностью слиться с гоминьданом. Выдвинутая Мао в противовес этому стратегия единого фронта была направлена на сохранение самостоятельного командования КПК коммунистическими вооружёнными силами и территориальными базами. Хотя Мао победил в этом споре, Ван Мин уцелел, несмотря на то, что его русофильские установки, разработанные Коминтерном, утратили свою ценность. Молодой и гибкий, он опубликовал в 1940 году работу «Две линии», в которой призывал настроить городских рабочих на захват городов, прежде чем организовать крестьян в сельских районах. Мао выступал за принятие противоположной тактики. Сноу высказал предположение, что после того, как Ван Мин уже перестал представлять собой реальную угрозу, Мао, возможно, был доволен его присутствием как средством маскировки собственного продолжающегося противодействия линии Коминтерна. «Борьба двух линий», явным выразителем которой был Ван Мин, привела к организованной Мао кампании чисток, рассчитанной на устранение путём политического убеждения (в противовес сталинской политике кровавой ликвидации) всех следов русского влияния и на утверждение его, Мао собственного гибкого идеологического превосходства (
Согласно официальной истории партии, именно эта поляризация между Мао, который претендовал на то, что выступает от имени народа и разрешает проблемы по-китайски, с одной стороны, и чиновниками и интеллигенцией, действовавшими в сектантском и советском духе — с другой, была основой каждой крупной «борьбы двух линий», начиная с яньаньской эры. Для ознакомления с более ранними формулировками см. публикацию:
Великая пролетарская культурная революция середины 60‑х годов породила новое поколение фанатиков среди лидеров. Когда я была в Шанхае (в августе 1972 года), мускулистый рабочий, представитель городского ревкома, угостил меня трёхчасовой тирадой на тему о том, что «борьба двух линий» лежит в основе всех крупных исторических событий в Китае ⅩⅩ века, включая и реформаторское движение 1898 года, в ходе которого антагонистом изображалась непопулярная вдовствующая императрица Цы Си.