Это предупреждение продолжало нарушаться и вновь утверждаться, особенно в течение всего периода культурной революции, что явилось одной из причин, по которым эта статья имела такое огромное значение для Цзян Цин.
Ⅴ
В числе писателей, которые выступали на совещании против Мао и отказывались следовать его диктату в будущем, была отважная независимая Дин Лин. Обсуждая предысторию яньаньского совещания, Цзян Цин указала на обличительную тираду Дин Лин «Мысли о 8 Марта», которая явилась разрекламированной через печать пощёчиной обществу, гордившемуся достижением известного равенства между полами, а также экономического и политического равенства. То, что Цзян Цин не стала углубляться в суть высказанной Дин Лин критики, говорит о том, что поднятые Дин Лин вопросы были слишком щекотливыми, чтобы Цзян Цин могла их открыто обсуждать. Она мало что сказала и о женщине, выступившей с этим обвинением. Краткое ознакомление с жизнью Дин Лин проливает свет на то, почему её проницательность и откровенность подействовали на обнажённые нервы в несовершенном революционном обществе.
Дин Лин, родившаяся за восемь лет до Цзян Цин в провинции Хунань, откуда родом Мао Цзэдун, воспитывалась, как и первоначальное ядро революционных лидеров, в современных школах Чанша — столицы этой провинции. Здесь и началась продолжавшаяся всю её жизнь карьера Дин Лин как феминистки, представительницы богемы, инакомыслящей интеллигентки и политической деятельницы левого направления. Эти качества способны были поставить её на всю жизнь в невыгодное положение при любом правительстве, состоящем из людей, требующих единодушия и конформизма, то есть фактически подчинения.
В студенческие годы и Цзян Цин и Дин Лин стали писать в целях общения с антитрадиционным миром, возникшим после падения империи. Дин Лин так и осталась в этом мире, сделавшись самой яркой писательницей радикальных кругов 30‑х годов, а Цзян Цин отказалась от серьёзной писательской деятельности ради игры на сцене, которая привела её к карьере киноактрисы. В середине 20‑х годов Дин Лин также прельщала мысль о том, чтобы стать кинозвездой, но она с возмущением отказалась от этой мысли из-за сексуальной эксплуатации женщин антрепренёрами. Обе они учились в Шанхайском и Пекинском университетах, хотя Цзян Цин была связана с ними менее официально. Обе были членами Лиги левых писателей, а Дин Лин ещё в 1931 году стала членом коммунистической партии[194]. Гораздо более известная, чем Цзян Цин, «инакомыслящая», она также подвергалась преследованиям гоминьдана: в 1933 году была арестована и заключена в тюрьму, причём выпустили её на свободу только после сианьского инцидента в декабре 1936 года, когда Чан Кайши вынужден был освободить известных оппозиционеров. У обеих женщин была сложная сексуальная жизнь, но только Дин Лин осмелилась предать гласности свой личный опыт в характерном для современной литературы откровенном стиле. Обе были дружны с писателем-новеллистом Шэнь Цунвэнем — Цзян Цин как его студентка в университете Циндао, а Дин Лин — в рамках «классического треугольника», который она составляла вместе с ним и со своим мужем, писателем Ху Епинем, казнённым гоминьдановцами в 1931 году. Обе они преклонялись перед Лу Синем — Дин Лин с близкого расстояния, а Цзян Цин издалека. Дин Лин, зная Лу Синя лично и будучи сама писательницей, понимала, вероятно, его и все его установки глубже, чем Цзян Цин; её духовная близость и личная лояльность по отношению к нему и были, возможно, причиной, по которой она ополчилась на КПК за то, что та использовала в своих целях его первоначальную репутацию бунтаря против всякого тоталитаризма и нового бюрократизма.
Когда началась война, обе бежали в Яньань и стали штатными сотрудниками Академии имени Лу Синя. Каждая из них по-своему стала причастна к жизни Мао. Его тесная дружба с Дин Лин, делавшая возможными их многочасовые беседы в его пещере, рассматривалась как увлечение — так по крайней мере интерпретировали это те, кто полагал, что её в конце концов отвергли[195]. Как бы там ни было, Мао женился на Цзян Цин, но открыто сохранил уважение к Дин Лин, несмотря на разногласия, проявившиеся между ними на яньаньском совещании. Какой бы «духовной чистке» она ни подвергалась, это не подорвало её независимой позиции в последующие 15 лет. Она открыто поднимала свой голос во время кампании «ста цветов» в 1956—1957 годах (в течение тех нескольких недель, когда каждого призывали свободно высказываться), и её сбили только в ходе следующей кампании («борьба с правыми оппортунистами» в 1957—1958 годах). По слухам, её, деятельницу, ставшую самым блестящим символом независимости женщин в революционной ситуации, унизили до того, что сделали уборщицей в Союзе писателей. Данные, которые свидетельствовали бы о её последующей реабилитации, отсутствуют, хотя в середине 70‑х годов она была ещё жива[196].
194
Чтобы получить подробное представление о ранних годах жизни Дин Лин, см.:
195
См., например:
196
Подробное описание ударов судьбы, постигших Дин Лин в мире литературной политики, см. в публикации: