К весне 1946 года взаимное недоверие настолько возросло, что мирное урегулирование разногласий между давними противниками стало невозможным. В Северном Китае и Маньчжурии перемирие то и дело нарушалось. В январе 1947 года, не выполнив свою миссию по созданию коалиционного правительства, улетел из Китая генерал Маршалл: слишком сложным оказалось объединить гоминьдан, чьё политическое искусство и популярность в народе были на столь низком уровне, что американцы боялись даже в это поверить, и коммунистов, чья идеологическая решимость и военные цели отличались таким максимализмом, который не давал возможности заключить приемлемый для обеих сторон договор.
В феврале 1947 года представители коммунистов в Политическом консультативном совете, заседавшем уже год, вернулись на американском самолёте в Яньань. Несколько дней спустя гоминьдановцы напали на столицу красных и захватили её. К середине года страну уже раздирала на части братоубийственная война. Семь коммунистических «освобождённых районов» превратились в семь театров военных действий[199].
Когда Цзян Цин возобновила беседу и перешла к третьему периоду революционной гражданской войны (по партийной хронологии)[200], сфера описываемых ею событий то сужалась, то (когда от личных воспоминаний она переходила к коллективным) расширялась. Я отметила, что от личного «я» она перешла к коллективному «мы». О подобной подмене писал и Эдгар Сноу, которому Мао рассказывал о событиях своей жизни, относящихся к 30‑м годам. Особенно заметен был этот переход, когда речь зашла о создании Красной армии: «Его рассказ начал выходить за рамки „личной истории“ и как-то неуловимо превращаться в описание великого движения, в котором он хотя и играл ведущую роль, но как личность отошел на второй план. Вместо „я“ он говорил „мы“. Не было больше Мао Цзэдуна — была Красная армия. Вместо субъективного восприятия событий одним человеком давался объективный отчет свидетеля, которого волновало изменение судьбы народа с исторической точки зрения»[201]. У Цзян Цин коллективное «мы» ограничивалось главным образом периодом Освободительной войны. Позднее, когда она стала рассказывать о других битвах — внутрипартийных либо борьбе внутри её самой,— «я» появилось снова.
Ⅰ
«Думаю, что главу об Освободительной войне конца 40‑х годов можно было бы назвать „Годы битв и сражений против врага и пережитков прошлого“»,— начала Цзян Цин. Во всей истории революции, заявила она, период войны на Северо-Западе с 13 марта 1947 года по 12 июня 1949 года был самым трудным, но и самым важным для будущего развития. Поскольку о событиях этих двух лет она знала по личному опыту, впоследствии под её руководством некоторые из них получили отражение в искусстве. Концерт «Хуанхэ» и революционные оперы «Шацзябан» и «Красный фонарь»[202] показали всю важность этого периода.
Когда началась война, коммунисты укрепились на своих северо-западных базах, контроль над которыми они установили после Великого похода. В течение 12 лет, с 1935 по 1947 год, гоминьдановцы ни разу не осмелились нарушить границы красных районов; они малодушно прятались в горах О Мэй[203]. Упоминание этих прекрасных гор в провинции Сычуань вызвало в памяти Цзян Цин чудесные, как она выразилась, строки из «Баллады о Лушани», написанные танским поэтом Ли Бо. «Я был безумцем из Горной страны»,— продекламировала она и, прервав себя, сказала, что обязательно даст мне экземпляр этой поэмы.
199
Более объективно этот период гражданской войны освещён в работах:
200
4‑й том «Избранных произведений» Мао Цзэдуна на китайском (1960) и английском (1961) языках имеет подзаголовок: «Третий период революционной гражданской войны».
203
После того как в декабре 1937 года Нанкин захватили японцы, Чан Кайши перевёл свою столицу в Чунцин, центр провинции Сычуань в горах О Мэй. Скоро туда же перебазировались военные, промышленные и учебные учреждения. В 1946 году, через год после капитуляции Японии, гоминьдан вернулся в свою прежнюю столицу, Нанкин.