Цзян Цин вновь предупредила, что не следует смешивать идеалы и реальность. Женщинам Китая предстоит ещё долгая борьба за осуществление своих прав.
10. Пекин и Москва
Цзян Цин рассказывала о 50‑х годах, когда ей приходилось совершать поездки из Пекина в Москву то по личным делам, то с политическими целями. Находясь как бы на передвижном наблюдательном пункте, она имела возможность глубже разобраться в некоторых особенностях политической обстановки того времени: поразительное изменение нравов в советском обществе, бросавшее вызов китайской революционной ортодоксальности; всё более частые личные конфликты между китайцами, хорошо известными ей, и их русскими советниками, которые отвратительно вели себя на банкетах и действовали коварно, исходя из собственных интересов; наконец, поругание вечной дружбы, сопровождавшееся вероломным отзывом из Китая столь необходимых стране технических специалистов и лишением её технической помощи. Впечатления Цзян Цин усугублялись недовольством советскими врачами, лечившими её.
Всё это вызывало у Цзян Цин глубокую тревогу. Она не могла не задуматься о своём будущем, когда наблюдала соперничество между крайне честолюбивыми людьми, непримиримые идеологические разногласия и борьбу за власть, последствия которой невозможно было предвидеть. Разве коварные советские деятели не могли захватить жену Мао Цзэдуна в качестве заложницы? Разве уже не было подобного ужасного примера, когда Хэ Цзычжэнь [третья жена Мао] долгие годы лечилась в Советском Союзе как душевнобольная лишь для того, чтобы вернуться в китайский сумасшедший дом? Быть может, и она, Цзян Цин, будет брошена и заменена другой китайской женой? Возможности были самые разнообразные и невероятные.
В 50‑е годы личность Цзян Цин была в общем загадкой для китайского народа и иностранных наблюдателей. Мало кто знал, что её политическая судьба, да и сама жизнь висели на волоске, когда она разъезжала из Китая в Советский Союз и обратно. В начале 50‑х годов Цзян Цин отстранили в Пекине от всех высоких официальных постов, и единственное, что ей оставалось,— это плести придворные интриги, в основном пользуясь своим влиянием на Мао — главного столпа того мира, который она наблюдала из окон дворца Чжуннаньхай. В разные периоды своей вынужденной ссылки в Москву Цзян Цин вела жизнь инвалида — высокопоставленного, но изолированного от советского руководства, общества и культуры.
В противоположность воспоминаниям о предшествовавших годах, когда, находясь в сельских районах, она самостоятельно принимала решения (или о последующем периоде, когда она развёртывала культурную революцию), Цзян Цин, рассказывая о середине 50‑х годов, высказывалась большей частью в духе руководящих установок Мао по вопросам внешней и внутренней политики. Не удивительно, что в её рассказе можно было обнаружить лишь самые туманные намёки на последствия действий Мао к других лидеров для китайского народа, насчитывавшего к тому времени почти 600 миллионов человек. К тому же она была больше озабочена состоянием своего здоровья, чем положением народа.
Ⅰ
Цзян Цин продолжила свои воспоминания рассказом о зиме 1951 года. Возвратившись из Центрального Китая в Пекин, она застала китайских руководителей крайне занятыми осуществлением кампании «против трёх зол» (коррупции, расточительства и бюрократизма) с целью улучшения стиля работы должностных лиц, число которых в стране непрерывно возрастало. После участия в проведении аграрной и брачной реформ Цзян Цин вновь стала вести столичную жизнь. Её недавняя работа получила здесь признание, и она была назначена на новые посты. Наиболее важным из них был пост заведующего секретариатом общего отдела ЦК КПК. Однако административная работа оказалась изнурительнее и беспокойнее, чем она ожидала, и тяжело отражалась на её здоровье. У неё вновь стала подниматься температура, обострилась застарелая болезнь печени.